Мне всегда казалось, что жизнь – это длинная дорога. Ты идешь по ней, иногда ускоряешь шаг, иногда сбиваешься с маршрута, но все равно продолжаешь идти, пока она не оборвется.
Я верила, что знаю, что такое боль.
Потери, предательства, одиночество – все это казалось мне частью жизни.
Я научилась держаться, научилась не показывать, как внутри все разрывается.
Но все изменилось в один миг.
Мир, в котором я жила, треснул.
Не сразу. Сначала – только по краям. Незаметные щели, от которых ты бежишь все дальше и дальше, разрастаются и ты уже стоишь в центре развалин собственной жизни.
Я думала, что знаю себя, знаю кому можно доверять.
И я снова ошибалась.
Но, сейчас, пожалуй, впервые в жизни я не боюсь сделать шаг. Даже если дорога снова исчезнет у меня под ногами.
– Пожалуйста, Жень, она моя дочь, – Алексей опустил голову и тяжело вздохнув, закрыл лицо руками, – я не могу потерять и ее тоже.
– Что говорят врачи?
– Врачи? – Алексей пронзил холодным, измученным взглядом Евгению Ковалеву, ведущего научного сотрудника корпорации Альверон, работающей в области биоинженерии и генетике. – Что они могут мне сказать? «Извините, но мы сделали все, что могли. Нам очень жаль. Готовьтесь к худшему.» – Он напряг широкие плечи и сжал руки в кулаки.
– Мне жаль, правда, Леш, – с пустотой в голосе произнесла Евгения, не привыкшая проявлять эмоции. Поправив очки, она села за рабочий стол.
– Не нужна мне твоя жалость, мне нужна помощь. Я слышал, что ты разрабатываешь новый проект.
Евгения подняла на него настороженный взгляд своих холодных, карих глаз.
– Слышал?
– Игорь – твой лаборант, сказал, что вы работаете над новыми методами клеточной терапии и я подумал…
Евгения подняла руку, показывая остановиться.
– Да, мы действительно разрабатываем новые методы терапии, но этот эксперимент еще не был испытан на человеке, и я не уверенна подействует ли он.
– Я понимаю. И я готов нести ответственность за свою просьбу. Пойми, Еся страдает. Очень страдает. Врачи разводят руками, говорят, что это редкое аутоиммунное заболевание. Ее иммунная система атакует собственные ткани организма. И ее внутренние органы постепенно отказывают. Ее состояние ухудшается с каждым днем. Врачи перепробовали все традиционные методы лечения, но это не давало результатов, и они сдались. А я не сдамся. Ей всего лишь двадцать пять. Она пожить то толком не успела. Поэтому я здесь. Твой эксперимент – единственный шанс на спасение Есении. Прошу. Я уже потерял Ольгу и не могу потерять еще и дочь. Она – все что у меня осталось.
Алексей смотрел на коллегу, дожидаясь ответа. Его руки дрожали и по щекам текли слезы. Чаще всего сдержанный, он редко показывает свои эмоции, замкнувшись и сосредоточившись на работе после смерти жены. Являясь ведущим инженером в Альвероне, он занимается разработками в области кибернетики и биоинженерии. Его лицо, чаще всего серьезное и сосредоточенное, сейчас было пронизано болью. Болезнь дочери стала для него ударом, который он не смог принять.
Евгения смотрела на Алексея холодно и по ее взгляду можно было понять, что она обдумывает все, что только что услышала и взвешивает все «за» и «против». На ее остром лице с резкими чертами читается заинтересованность. Опустив взгляд на монитор, она поправила короткие, темные, аккуратно уложенные волосы и сказала:
– Хорошо.
– Что?
– Я говорю, хо-ро-шо. – Повторила Евгения по слогам. – Привози Есению завтра утром. Нужно будет подписать документы, провести кое-какие анализы и, если все пойдет по плану, можно будет приступить к лечению.
– Да, конечно, я привезу ее. – Подскочил Алексей, не веря своим ушам. У него получилось. У него появился шанс на спасение дочери. – Спасибо.
– Пока не за что благодарить. Буду ждать вас завтра в 7:00 здесь.
– Хорошо, – Алексей подошел к входной двери и открыл ее, когда Евгения окликнула его:
– И да, самое главное, о нашем разговоре и эксперименте никто не должен узнать, ни в компании, ни тем более за ее пределами. Надеюсь тебе не нужно напоминать о секретности.
– Да, безусловно. Никто не узнает.
– Договорились. – Евгения опустила глаза на монитор и начала, что-то печатать.