Давным-давно один человек умер.
По правде говоря, людей было много. В конце концов, эти несчастные обречены на такой конец, ведь они настолько хрупки, что угасают быстрее звезд на небосводе.
Но дело даже не в конкретном человеке, а в том существе, что стало причиной его гибели, и в том, что случилось после.
Существо то было монстром – не удивляйтесь, – и звали ее Атия. А вот это вполне может вас шокировать, потому что не так уж много демонических созданий, которые не станут возражать, чтобы их имена стали известны посторонним.
Большинство предпочитало именам звуки. Скрип половиц, привычный всхлип или песня, перерастающая в крик. Такая дурная слава была им по душе. И речь не только о монстрах. Создания, причислявшие себя к божественным сущностям, тоже жертвовали именами во имя звучания.
Смерть, например, предпочитала музыку ветра. Именно так звучали ее Вестники. Будто нежный перезвон колокольчиков слышался в воздухе перед тем, как они выходили из тени, чтобы переправить души умерших.
Атии нравилось, что ее имя знают.
С именами рука об руку шли воля и сила. Люди присваивали имена как дары: так можно было получить признание и запомниться.
Атия тоже любила дары. Чаще всего она собирала страх.
Ее печальная слава едва слышным шепотом разносилась по миру. Она всегда была большим, чем просто завывание в ночи, скрип двери или чье-то пересохшее горло. Она была Атией. Последней из Нефасов. И Богам это очень не нравилось.
Страх на вкус точно как пряный мед.
Густой и сладкий, он перекатывался по моему языку и приносил столь знакомое тепло, струясь по горлу и наполняя пустой желудок.
– Атия, – лихорадочным шепотом позвала Сапфир. – Ты закончила?
Я покачала головой и затянула морскую песенку, которую однажды подслушала у причала. Моряки любят петь, хотя им явно стоило бы подумать дважды, знай они, каких существ это может привлечь.
– Эта мелодия – настоящая жуть, – заявила Сапфир.
– Надеюсь, ты права, – ответила я.
Она рассмеялась, и ее клыки блеснули в свете луны.
– Неудивительно, что у тебя нет других друзей.
– У меня полно друзей, – возразила я. – Только они все мертвы.
Как и мои родители и все из моего рода.
Очередной смешок Сапфир долетел до меня.
– Это не сулит и мне ничего хорошего.
Я протянула руку и коснулась озера подо мной, и рябь от моих пальцев побежала по мутной воде.
– Вообще-то ты уже мертва, Сапфир, – напомнила я.
Пусть и не окончательно.
Есть у вампиров такая роскошь.
Я вздохнула, глядя, как лунный свет льется на нас, а его холодный отблеск падает на небольшой рыбацкий мостик, с которого в этой деревне открывался вид на воду. Отсыревшие доски источали стойкий гнилой аромат. Позади нас, словно внимательный зритель, замерла роща пурпурного терна. Ветви целовали пасмурное зимнее небо, обещающее утренний снегопад.
Тихо и пустынно, мы в безопасности.
– Ну так что? – напомнила о себе Сапфир. – Убьешь ты или я?
Я посмотрела на лежащего между нами человека, его била дрожь.
Моя единственная забава в последнее время – мучить таких, как он.
Людишек, забредших в единственную на весь Роузгард таверну, или тех, кто переплывает океаны и путешествует по миру в поисках приключений.
Это приключение я заберу себе. От надежды и радости жизни – того, чего у меня никогда по-настоящему не будет, – мне остается один лишь страх.
А страх мне нравится.
– А я еще не насытилась, – ответила я, смакуя ужас этого мужчины, пропитывающий воздух вокруг нас.
Он боялся меня даже в моей человеческой ипостаси.
Нефасы способны менять облик по своему желанию. Мы можем выглядеть как люди – что просто идеально, чтобы остаться незамеченными во время охоты. В своем настоящем обличье наши волосы окрашены в лунный свет, кожа голубая, как все те слезы, что мы пьем, а уши устремляются вверх двумя золотыми спиралями. Наши мощные крылья сплетены из терна и острых колючек, древесных ветвей, испещренных прожилками и усыпанных лесными листьями.
Наш полет звучит как крик.