– Нет, Леш, сегодня ты его не получишь.
Сквозь высохшие мутные потеки дождя на окне в зал искусств проникало безбожное южное солнце. Пахло мерцающей в воздухе пылью, дешевым мужским дезодорантом и ментоловым фильтром женских Vogue.
– Потому что мы с Константином решили провести выходные вместе, и тебя это не должно интересовать с тех пор, когда ты ушел от меня и своего сына. Вместе всей нашей семьей – я понятно выражаюсь или ты там совсем отупел под влиянием своих шлюх?
Раздраженное шипение, слетавшее с оранжевых губ женщины, беседующей по мобильному телефону с явно не самым приятным ей собеседником, едва доносилось до мальчика, стоящего перед невзрачным полотном в дешевой резной раме, неряшливо покрытой облупленным кое-где лаком. Сейчас он вряд ли мог бы воспринять что-то, кроме открывшегося перед его наивным, по-детски распахнутым взором зрелища.
Нечто подобное он уже случайно видел, проходя мимо комнаты мамы и Константина. Отчим щелкал пультом. Монотонное клац-клац-клац внезапно затихло, когда в телевизоре появился злой дядька с пистолетом и перепуганная девушка в изорванной одежде, которая по-экранному трагично хватала жемчужными зубами воздух и по-актерски натянуто выла, пока бандит бечевкой привязывал ее молочно-белые запястья к противно скрипящему деревянному стулу.
«Фу, у нее же все пальцы в занозах будут», – поморщившись, подумал мальчик. Однако, сжав в руках тарелку с молоком и обмякшей в нем кашицей кукурузных хлопьев, продолжил смотреть.
– Любовь моя, как ты смотришь эту мерзость? – протянул услажденный вечерней молитвой сонный мамин голос. – Эти твои детективы меня точно когда-нибудь с ума сведут.
– Все мужчины смотрят эту мерзость, Таша, – парировал голос Константина. – Это что-то вроде закона природы и… Саша, а ты что здесь делаешь?
Саша не слышал. Он, как и сейчас, зачарованно смотрел на героиню, к голубоватому виску которой, по законам жанра, уже было приставлено дуло. Мальчик жадно рассматривал ее подернутые пеленой живого страха глаза, полураскрытый бледный и сухой рот, рваные края грязной раны на шее, растрепанные мокрые волосы… и не мог оторваться. Он был без остатка поглощен страданием, так неожиданно естественно отразившемся на ее по-голливудски безупречном лице.
Она была, пожалуй, гораздо красивее, чем зажатые в своей прибранности и правильности девчонки из его класса. Картина, которую он зачарованно рассматривал сейчас, называлась «Звонок» – он узнал это с прибитой к раме оцарапанной металлической таблички. Саша не знал почему, но понял одно: приглушенные тона полных плеч изображенной на ней девушки и ее искаженного в неизвестной муке лица ему определенно нравятся. Ее влажные стеклянные глаза не выражали страха – только томительное тревожное ожидание чего-то. Рядом с ней были телефонная трубка и блистеры желтых таблеток. «Похожие мама пьет, когда приходит из театра или ругается с Константином», – озадаченно вспомнил мальчик.
– Костя, да куда же ты смотришь, в конце концов! – тонко пискнула мама на зазевавшегося спутника, рассматривавшего очередной безликий пейзаж, и метнулась к ребенку перед картиной.
Он успел последний раз схватить завороженным взглядом красноватый отблеск на матовой щеке перед тем, как его глаза окутала душная темнота.
– Сашенька, ты еще слишком мал, чтобы смотреть на подобное, так что я прислонила ладошку к твоим глазкам. Все хорошо?
Измученная девушка с картины продолжала испытующе смотреть на мальчика.