– П-с-с-с… Половинкина! Половинкина, блин!
– Неделя, отвали! Не мешай!
– Тебе жалко что-ли?
– Меньше надо было по клубам шляться.
– Слушай, разве я виноват, что тебя Глызина не позвала?
– Больно надо. Не очень-то и хотелось.
– Ну, Ась, будь человеком. Я за тебя черчение сделаю. А? Ась?
– Ниделин! Я все вижу, – поблескивая толстыми линзами очков, русичка грозно посмотрела на парня и, когда он уткнулся в абсолютно пустой бланк, снова начала мерно вышагивать между рядами парт.
Изредка останавливалась, заглядывая через плечо корпящему над тестом – излюбленное занятие перед контрольной, – и шла дальше. Дойти до доски, покачать головой и медленно перейти в следующий проход, чтобы ещё раз убедиться, что все в классе те еще бестолочи кроме пары любимчиков, которым оценки всегда будут на балл выше. А вот Ниделину даже трояк из жалости не светил, в чем Егор убедился лично – русичка довольно хмыкнула, посмотрев на пустой лист и высокомерно выплюнула, а по-другому она говорила крайне редко и, если и говорила, то явно не с тем, кто попадал в категорию вышеозначенных бестолочей на самое первое место в списке:
– М-да, Ниделин. Мне жаль твоих родителей – в твоём случае и репетитор не поможет.
И в этом, как бы прискорбно не звучало, русичка была права. Тот же репетитор, нанятый родителями Егора за конские деньги, только развел руками и нашел единственное оправдание отсутствию каких-либо подвижек в сторону улучшения у подопечного – парень не гуманитарий. Вообще ни разу. Клиническая форма технаря.
– Извините, но мне совесть не позволяет брать с вас деньги, – виновато улыбнулся он напоследок и отчалил репетиторствовать с теми, кто был не на столько туп.
И вроде сказал не на прямую, а витиевато распылялся минут двадцать, только стало обиднее в тысячу раз сильнее, чем если бы запулил предкам в лоб, что их сын бревно. Тупое, неотесанное и кривое до кучи. Мамка тогда проревелась, батя хлопнул стопарь и, крякнув, подмигнул:
– Не ссы, Егорка. Батя все порешает. На трояк твою Лисверову я уломаю. У тебя же Лисверова русский ведёт?
Тогда-то только-только забрезжившая надежда Недели и рухнула окончательно – бабуля Карина Марсовна Лисверова отчалила на пенсию ещё в сентябре, а за нее поставили проклятие примерно того же возраста, с теми же толстыми линзами в роговой оправе, будто другие варианты не рассматривались (даже шиньоны на макушке у русичек были похожи, словно их содрали с одного бобра), но звали ее Альбина Карловна Люфтернштадт.
Вздохнув, парень обвел по третьему разу единственную строку – собственные фамилию и имя, – и попытался вникнуть в суть первого вопроса: «Расставьте знаки препинания и подчеркните деепричастный оборот.» Если это было самым простешим заданием, то последнее вообще не стоило читать. Лучше не станет. И проще тоже. Сколько бы не заучивал – в голове пустота. Не то что с черчением или той же математикой. Там все шло без сучка, без задоринки – бревно резко умнело, чертило чуть ли не от руки идеальные прямые и линии соединения сложных трехмерных фигур, решало с полпинка задачи под звёздочкой и посмеивалось над одноклассниками, у которых банальщина в виде расстояний между столбцами в рамке вызывала тихий ужас, а алгебра так вообще считалась тем ещё отстоем с кучей тупых формул.
– Неделя… Держи… – Половинкина, сидящая за партой перед Егором, вывернула руку под неестественным углом, вроде как почесать спину, а по факту передать крохотный листочек бумаги, зажатый между пальцев. – Все под копирку только не слизывай! Спалят.
– Аська! Ты мегачеловечище! – восторженно прошептал парень, пряча заветный кусочек бумаги с ответами в рукав.
– Пять минут и откладываем ручки! – напомнила о своем существовании садистка Люфтваффовна.
Прошагала к доске и наконец-то опустилась на свой древний стул, поставленный ровно по центру пятачка, на котором каждый вызванный отвечать домашку чувствовал себя ни больше ни меньше партизаном перед расстрелом на рассвете. Опять же с оговоркой – все, кроме двух любимчиков. Эти купались в лучах собственной важности и захлебывались от тихой ненависти простых смертных бестолочей.