Лист, с которого все начинаешь, увы, не чистый.
Самолет пошел на снижение, и стюард легонько коснулся ее плеча.
Сначала Юла хотела покрепче зажмуриться, делая вид, что спит, чтобы ее не трогали, но поняла, что это было глупо. В их самолете никто не спал, потому что с бортом были какие-то неполадки, и уже больше часа они кружили над Шереметьево, выжигая керосин.
Про керосин ей рассказала соседка – не в меру говорливая мадам неопределенного возраста. Мадам паниковала, обмахивалась инструкцией по поведению в нештатных ситуациях и то и дело вызывала стюарда, чтобы задать один и тот же вопрос: точно ли мы не падаем, а если падаем, то почему так долго.
Юла поначалу смотрела в иллюминатор на огоньки, а потом сделала вид, что спит, лишь бы от нее отстали. Дама не преминула поинтересоваться, почему она так спокойна.
«Да потому что!» – хотелось заорать в ответ, но Юла только пожала плечами и ответила:
– Ну разобьемся, и что с того?
В ответ услышала целую лекцию о том, что она такая молоденькая и красивая, но такая еще дурочка.
Последнее слово заставило скрипнуть зубами.
– Юленька, ты еще такая дурочка, – с мерзкой добренькой улыбочкой то и дело повторяла ее новоиспеченная мачеха.
Смешно сказать, Юле вот-вот должно было исполниться девятнадцать, а ее «новой маме» было двадцать три. И из них двоих именно она считалась «еще такой дурочкой». И ведь не только сама «мамочка» так считала, но и отец.
Юла достала из сумочки телефон и, включив камеру, направила ее на иллюминатор. Соседка, к счастью, от нее отстала, переключившись на проходившего мимо стюарда.
Боялась ли Юла разбиться? Да ей было, признаться, все равно. В голове, конечно, всплыли мысли об отце, который, может быть, хоть в этом случае что-нибудь бы понял, а потом там прозвучал бабушкин голос: «Юленька, девочка моя, твой отец прекрасно все понимает. Просто наличие штанов и буковок “муж.” в паспорте, увы, не делает человека мужчиной».
Юла невольно улыбнулась. По бабуле она соскучилась до смерти. Предстоящая встреча была единственным, что радовало ее в необходимости возвращаться в Москву. Юла не хотела возвращаться туда, где ей было плохо. Вот только в солнечной Калифорнии было точно так же, как и в холодной Москве, потому что, как любила повторять бабуля, «куда бы ты ни ехал, везде берешь с собой себя».
– У тебя камера выключилась, – неожиданно сказала соседка.
«Да тебе-то какое дело?»
– Не горит там, нет? Посмотри.
– Уже догорело, – хмуро ответила Юла и сунула телефон в карман.
«Дамы и господа, наш самолет прибывает…»
– Прибывает, – зачем-то повторила она себе под нос и, снова вытащив телефон, отключила режим полета.
По салону волной прокатилось многозвучие оповещений. На телефоны сыпались тревожные вопросы о задержке, поздравления с прибытием… Она посмотрела на свой экран: системное уведомление от сотового оператора – и ничего.
Открыв чат с отцом, Юла набрала: «Приземлилась». Потом стерла написанное и спрятала телефон. Соседка вскочила и принялась суетиться, требуя от стюарда достать багаж. Избавиться от нее после девятнадцати часов полета будет, пожалуй, радостным событием.
Второе радостное событие ждало Юлу на паспортном контроле. Телефон в кармане зазвонил.
– Юль, ты уже приземлилась?
– Да, мам, – ответила Юла, нетерпеливо притопывая. Перед ней в очереди было целых шесть человек.
– Ну а что не звонишь? Мы ж волнуемся.
– Как раз собиралась, – соврала она.
– Ну слава богу, что все благополучно. Мы тебя ждем к себе. Слышишь?