Мэй сидела у самой кромки воды, и океан с лаской игривого щенка лизал ей ступни. Он всегда отвечал взаимностью на любовь, только это не давало ей разрыдаться в голос. Родители, бабушка Аямэ и часть персонала готовили новый дом и проверяли, всë ли здесь подходило для того, в кого она обратилась. Саму Мэй оставили на берегу. «Чтобы немного успокоилась», – сказал отец со всей строгостью одного из самых влиятельных бизнесменов во всех Штатах. «Чтобы не мешала», – мысленно поправила она, но спорить не стала. Осталась.
– Не хочу здесь оставаться.
Мэй зачерпнула воду ладонью, мягко улыбаясь. Тут же выплеснула всë обратно, дрогнув: показалось, что в океане, в десятке футов от неë, был человек. Секунда – видение исчезло. Осталась только водная гладь, отражающая световые блики, и весенний бриз.
– Мэй, ты же понимаешь, это для твоего блага.
Бабушка Аямэ. Мэй легко отличала еë шаги крадущегося хищника и тихо шуршащее кимоно. Вся семья уже лет двадцать жила на севере США, но бабуля наотрез отказывалась менять привычки.
Сев рядом, бабушка Аямэ подставила лицо под солнечные лучи. Улыбнулась в той загадочной манере, которая доступна только мудрым опытным леди.
– Не понимаю! Я просто надоела вам? Поэтому?
– Родитель, которому надоедает собственный ребëнок, перестаëт быть родителем. Думаешь, Йоко такая? Или Бен?
Мэй помотала головой.
– Не хочу ни о ком думать плохо. Но я… Уже ничего не понимаю.
– Мы два года пытались сделать что-то с новой тобой. Люди не справляются.
– Поэтому меня нужно изолировать?
Бабушку Аямэ ничуть не смутили злые слова. Она улыбнулась.
– Мэй, если люди не способны помочь, этим должны заниматься духи. Помнишь легенду?
– Сказки эти… Конечно.
Духи могли явиться только к тем, у кого чисты мысли и сердце. Мэй давно не верила в легенды.
***
В тот весеннее утро океан полностью потерял покой. Волны рычали над головой, кружились на поверхности, словно пытались выбросить все эти громкоголосые катера к морскому дьяволу и навсегда забыть про их существование.
– Чего они опять задумали?
Деламор откинул одеяло мягкого жëлто-зелëного мха и оттолкнулся от шершавого рифа, оцарапав бледные ладони. Соседи сверху – это особо жестокий вид пытки, считал он, и не понимал, почему морской бог не разграничивал глубь и поверхность.
Люди ничего не знали об уважении: то с самого разрывали гладь лодками с моторами, то роняли в воду свои глупые вещи… Кто-нибудь из них вообще пробовал получить по голове самым углом этой плоской прямоугольной штукенцией?! Той, которая даже не работала. Искрилась немного в первые полчаса, а потом лежала и не подавала признаков жизни. Вот Деламор пробовал! Искры из глаз летели не хуже, чем из этой штуки.
Он плыл медленно, попутно махая плоским цветным рыбам. Они почему-то не отвечали, только летели, мощным потоком сбивая с ног и обдавая потоком воздушных пузырьков. Становилось светлее и теплее. Солнце не добиралось до глубины, но проникало на поверхность и сушило местных обитателей. Поэтому здесь неразговорчивые все, не только особо стеснительные рыбы.
– Ух, жарища…
Вынырнув из воды, он услышал рëв. Стонал океан, рычал мотор лодки. Секунда – катер промчался к берегу по месту, где была вихрастая голова Деламора. И будь благословенно морское божество, что на поверхности водные дýхи не имели оболочки! В любом другом случае его бы просто разрубили на кусочки.
– Ха… Ха… Круче, чем спорить с рыбой-мечом… – он выскользнул на большую выступающую часть рифа.
Солнце жарило даже с утра, и блëклое сотканное из капель видение таяло быстрее, чем способны понять люди. Особенно те, что мчали на скорости своих моторов.
Приятель из прибрежной части океана говорил, что там люди вообще с ума сходили. Ныряли, горки ставили, пытались упасть с бóльшими брызгами и всë катались, катались. «Теперь и мне будет что рассказать», – решил Деламор и поднял незримую руку, разглядывая солнце. Жара… И что им в домах не сиделось?
Это место слишком далеко от берега, его охотно охраняли от чужого вмешательства острозубые акулы. Производители шума редко сюда совались: обычно на больших неповоротливых кораблях. А тут прям… Будто бежали от чего. Говорили, люди вообще любили искать неприятности. Если найти не получалось, создавали, чтобы потом героически справиться с ними.