Маша Брейнкрашер

Я не писатель, как сказать не знаю.

И, к слову, я такой же не поэт.

Но сей сюжет, таланты презирая,

Осветит мощно пламенный памфлет!

Довелось быть у "гадалки", простого татарского парня, который сразу озадачился: "а где я Вас видел"? Не знаю. Так вот там, закрыв глаза и погрузившись в плазму сущего эфира, он безразлично изрёк: "ты пишешь?", и не дождавшись моей реакции, "вот и пиши". Честное благородное, я не то, чтобы скрывал, но даже и не считал, что "пишу". Изредка случались стишки и сверхмалые формы на острополемические темы в круге форумчан (период юности не в счёт, там как известно, строчит каждый).

Сейчас у меня необъяснимая тревога и чувство чего-то сильно вызревающего, но лежит, видимо, поперёк – переживаю очень…

Есть множество "заточек" (важных мыслестрочек) и для меня они не просто букет из кириллицы, это всё частички меня, но эстетично их все упаковать маловероятно, да и ленив я для этого. А выговориться надо…

В общем, любознательные мои, предлагаю небольшое, но бодрое путешествие под названием "Маша Брейнкрашер"

(дореволюционное название "Резьба, единожды сорвав")…

"Какой странный вкус, горький", думала Мария Сл., распробуя приправу для чая, которой угостил её приятель Михаил. "Я думала вкус на мяту похож или там на смородину", продолжала анализ Маша, "а он жёсткий какой-то, плесенью пахнет", раскашлялась она… "И странно как-то Мишка улыбался, когда угощал", всё больше заморачивалась Маша. "Всё, устала уже переться в жару", решила она и направилась к остановке. Где вожделенно присела на скамейку и устало облокотилась на кое-как крашеную жестяную стенку. Выдох облегчения, подобие тенька и Машины тяжёлые веки смагничиваются…

Она гостила у тёти – так она утоляла мамину тоску по сестре. И от отсутствия каких-либо вменяемых занятий и знакомых в этом славном малюсеньком городке – она изучила содержание почти всех сайтов в закладках, коих скопилось неожиданно много… А, иногда ещё забегал Миша, сосед по детству…

"Интересно, а есть кто знает вообще всё?" – эта пугающая, но волнующая мысль благостно провалила её в сон…

"Маша! Маша!! Опять на ходу спишь, дереза!?", дед навис надо мной, его кустистые брови тревожно топорщились… Я лупала глазами и нихрена не понимала, "дед же умер, вроде, когда мне было 14?! Но… вот же он стоит…", от растерянности я ватная стала водить взглядом вокруг, еле улавливая неброскую, но важную разницу – это не гостиная деда, очень похожа, или она…?! А дед – вот он есть…

– "Как прабабка, тоже? Кузя выпадает что ли?!", раздражался дед. А я почти не знала о ней ничего, какие-то совсем общие фразы…

– "Дедуль, ты что ли?!" справлялась с волнением я.

– "Да иди ты в трещину! Не я это, Кобзон!", распалялся он…

И только тут я заметила портрет на стене, справа от двери. Картина очень была похожа на фотографию, но сильно с фотошопом такую, что-то незаметно ускользало… Лицо женщины было знакомо, очень родные черты лица, на маму очень похожа, только… круче что ли, суровее, глядя на неё становилось неуютно и хотелось отвести взгляд. Я присела на кресло, странно – оно не выглядело новым, но его я не помню, хотя бывала здесь часто.

"Слушай, молча, дереза", неожиданно спокойно и деловито начал дед. "Фамилия твоей прабабки Брейкашер, на этой земле наш род, то ли иудейский, то ли ассирийский, осел ещё с поздне-римской эпохи, спасались от исламского напора… Не верил я во всё это, болтовня думал и досужие фантазии", продолжил он, "до сегодняшнего дня, но рисковать тобой больше не хочется, да и помереть хочу спокойно, по-людски, не отпустят же иначе"…

Дедушка присел, надел очки и стал совсем серьёзным, похожим на Троцкого (точнее на Хабенского в этой роли): "Прабабка твоя, царствия Всенебесного, в общем, была "уравнителем", хотя всегда твердила "зато доця будет великим уравнителем!"

Это ну, как матушка тебе сказать, должность что ли, призвание, общественная нагрузка, одним словом… Многое могла она, многое изменила, крест свой несла исправно, помню рассказывала, что гражданский манифест Витте – её заслуга… А вот козла Хрущёва проворонила, не почуяла подвох, эх.