В новой школе Данька уже почти три месяца. И никак не может привыкнуть. И не просто к школе. Хотя прошлые разы всё сразу удавалось: и с новыми одноклассниками сдружиться, и с учителями сойтись, и в самих школах не блуждать.
В этом учебном учреждении всё не так: сплошные коридоры и переходы – большое здание с кучей пристроек, заблудиться – раз плюнуть.
Учителя… Каждый считает, что его предмет самый важный. Особенно учитель физкультуры, который, узнав, что у Даньки разряд по шахматам, а не по бегу, не по лыжам, на всех своих уроках издевательски – по поводу и без – сипит: «Это тебе не лошадью ходить!»
В классе… Все чётко поделены на группы: эти – дети гражданского персонала, эти – дети прапорщиков и тех, кто на подобных должностях, третьи – дети офицеров. Группы между собой не общаются: не по статусу…
В первый же день, после первого урока, на перемене к Даньке подошёл Кучков. Такого же роста, той же комплекции, но боксёр, как Данька узнал позднее, и вообще.
– Подполковник Гришин твой отец? – спросил Кучков.
– Да, – согласился Данька.
Кучков протянул руку:
– Нормально. Меня зовут Всеволодом. Мой отец начальник твоего отца. Полковник Кучков… – И объяснил про группы, иначе – касты: с этими дружить нельзя, с теми – тоже; общаться можно, но не стоит. – Нас, офицерских, в классе немного, но мы элита.
Что такое элита, Данька знал. Отец объяснил ещё в начальной школе. Сказал:
– В словарях всё чётко прописано, но ты, сын, усвой: элита – это те, кто принимает самые важные и ответственные решения – и за себя, и за тысячи и миллионы других людей. Мы, военные люди, защищаем жизни всех граждан нашей страны. Мы – элита в том смысле, что мы лучше всего умеем защищать Родину, и мы делаем это первыми. То есть быть элитой – значит быть первыми во всех важных, нужных, полезных делах.
У Кучкова, у Снежаны, дочери майора-медика, у Эдика, подполковничьего сына, у братьев Голявко, отец которых был заместителем командира части по тылу, у Есении и Дарьи – тоже офицерских дочерей – смысл элиты сводился к презрению всех, кто не входил в круг их отцов.
С Кучковым и компанией Данька не сошёлся. Почти сразу же. После представления своей персоны восьмому «А» один урок – первый – просидел за столом с «элитной» Снежаной, как предложила классный руководитель – математичка Римма Алексеевна. А вот на втором уроке указал на свой недостаток зрения – минус пять на оба глаза, а это увы-увы – и сам выбрал себе место. Не за предпоследним столом, со Снежаной, а за первым, где обитала дочь гражданского водителя Маша Шабаршова.
– Ты чего, совсем идиот? – спросил на второй перемене Кучков.
– Нет, – помотал головой Данька. – Но я реально плохо вижу.
– Ты плохо понимаешь, – Кучков постучал пальцем по своему лбу. И кивнул в сторону Маши: – У неё отец камаз водит. – И предложил: – Возвращайся к Снежке.
– Оттуда плохо видно, – Данька улыбнулся, но улыбка не сработала.
– Идиот, – повторил Кучков.
– Дебил! – выдохнула в сторону Даньки Снежана.
Остальные офицерские дети предпочли брезгливо промолчать.
Зато весь класс шушукался до обеда.
В обед Данька отличился снова. Он выбрал не салат, не пирожное, не кофе – тарелку гречневой каши и стакан чёрного чая: питательно и полезно. А кашей, супом, чаем в восьмом «А» питались только те, кто не принадлежал к элите.
– Простая еда – удел простых, – хмыкнул Кучков.
– Дебил, – повторила Снежана.
Больше с Данькой никто – ну, понятно, кроме учителей – не разговаривал. Даже Маша Шабаршова. Нет, она, конечно же, ничего не сказала против того, что Данька сел рядом с ней. Но и про то, что она Шабаршова и Маша, Данька узнал не от неё, а прочитав обложку одной из Машиных тетрадей.
Мама днём (она не работала – занималась самой младшей Данькиной сестрой) про школу задала только один вопрос:
– Ну как?
– Нормально, – пожал плечами Данька; жаловаться было не в его правилах.
– Это хорошо, – согласилась мама и умчалась к Дуняше – менять подгузник; младшая плохо перенесла переезд на новое место: подпростыла и требовала внимания чаще обычного.