Пронзительная птичья трель разорвала сонную тишину.
– Фью-фсе? – спросил кто-то невидимый в кустах.
– Фсе-фсе, – подтвердил его сосед. Качнулся на ветке, перелетел на соседнюю – я успела заметить мелькнувшую на темном небе быструю тень.
– Во-о-от. Во-о-ох, – глухо ухнув, пожаловался третий. Эхо прокатилось по поляне, зашуршало в траве и смолкло, отдавая дань ночной тишине.
Я лежала, уперев взгляд в раскинувшееся надо мной небо, живущее своей, бесконечно далекой от нас, жизнью. Искристые огоньки перемигивались друг с другом, ведя непрерывный мерцающий разговор о высоком и вечном. Дух захватывало при мысли, насколько грандиозно это вытканное звёздами полотно и как ничтожен человек перед лицом вселенной.
Черную ткань космоса перечеркнула яркая полоса упавшей звезды, намекая, что даже там нет вечности. Просто перемены слишком растянуты во времени для быстро живущих нас.
– Кя-ак? Кя-ак? – насмешливо пропели из кустов.
Нет, никакого философского настроя с такой компанией.
Я прикрыла глаза, погружаясь в тишину. Пахло мокрой землей, засыпающими цветами. Легкий ветерок коснулся лица, принеся из леса ароматы зелени, смолы. Откуда-то потянуло свежестью и до меня донеслось тихое журчание.
Ручей? Вставать и проверять не было ни сил, ни желания. Тело ощущалось чужим. Я откровенно боялась шевельнуться, чтобы убедиться – оно меня не слушается. Я словно гость в своей голове. Без прошлого и, похоже, без будущего. Полежу вот так, врастая в землю и может, на этом месте появится куст. Цветущий. И порадует чей-то взгляд.
– Чего разлеглась? Убираться не собираешься?
Голос был отвратительным, пронзительно-писклявым, словно заевшая нота «Си».
– Не твоя поляна! Не ты траву растила, песни пела, утренней росой поливала, улыбками кормила.
Не моя, но почему я должна уходить? Лежать было удобно. Трава, выкормленная улыбками, на ощупь была приятно шелковистой. Ночь теплой. Звезды завораживающими.
Я осторожно села, радуясь тому, что тело все-таки откликнулось, пусть ощущение деревянности никуда не делось, еще и голова закружилась.
– Вот дурная! Даже убиться по нормальному не можешь! – возмутился хозяин поляны, намекая, что знает обо мне больше меня самой. – А может, ты умертвие и есть? – спросил он и интригующе замолчал.
Ну что за… На самом интересном месте!
Я с испугом прислушалась к себе, пытаясь понять, что там с сердцем, но в ушах шумело – то ли ветер, то ли давление. Пульс находиться не желал. И вопрос оставался открытым. А если и в самом деле… Что тогда? Мозгами питаться? Я поспешно сглотнула, прогоняя поднявшуюся к горлу тошноту и заставляя себя отвлечься на красоты.
А место и правда было чудесным. Крошечное волшебство, окруженное обнявшей лес тьмой. Поляна, покрытая густым ковром из серебристой травы, меж стеблей которой вставали колокольчиками цветы, распространяя вокруг мягкий теплый свет. И под этим светом трава переливалась, сверкая серебром.
Пришел ветер, колокольчики задрожали, рождая хрустальный перезвон и усиливая ощущение волшебства. А тут я… Чужеродство. То ли живое… То ли мертвое… Но хотя бы одетое…
– Да не-е-е, – пропищал голос с другой стороны. – Я бы понял, будь ты умертвием. Хоть смертью от тебя и пахнет, но сердце бьется. Странная ты, – закончил он сердито.
То есть умертвие, однако не до конца. Удивиться не получилось. Думать и то выходило с трудом.
Хозяин поляны решил все за меня.
– Пошла отсюдова! – грозно пропищал он, занявшись моим выселением.
И куда? Я с сомнением посмотрела в неуютно темневший за границей света лес.
Хозяин поляны слетел с ветки на кочку. Грозно растопырил переливающиеся синим блеском перышки. Воинственно раскрыл клюв. Задрал все три хвостовых пера: черных, с желтыми пятнами на концах. И наставил на меня маленькие ветвистые рога с явным желанием выколоть мне глаза.
Сам мелкий – с курицу размером. Зашибить – одним хорошим ударом, но смотрело это чудо-чудно диво-дивное на меня с боевой уверенностью, словно курицей здесь была именно я. И это он меня на одну ладонь положит, второй прихлопнет.
– Ты говоришь? – от удивления слова выцарапались наружу. Я поморщилась – горло саднило даже от пары слов, а голос скрипел, словно я долго-долго была больна.