Ложь на крови

* * *

Пролог

Никто из узников лагеря не понял, что их разбудило. Сначала проснулся один, затем второй. И лишь потом до узников дошло, что стало причиной их пробуждения.

Тишина. Не было слышно гудка, привычных окриков и лая собак. Только шум ветра и крики птиц неподалеку.

Проснувшиеся заключенные бросились будить остальных. Меньше чем через пять минут весь барак уже не спал.

– А где немцы? – спрашивал кто-то.

– А пес их знает, – отвечал другой.

– Как будто вымерли все, – заметил третий.

– Хорошо бы, – усмехнулся четвертый. – На свободу бы вышли.

Эта мысль подстегнула всех. Узники бросились к дверям, но тут их ожидал неприятный сюрприз. Двери не открывались. Как ни пытались это сделать люди, измученные пленом, голодом и непосильным трудом.

– Может, отмычкой? – предложил кто-то в полумраке.

– Ага, еще скажи, ключом, – ответили ему. – Где ты отмычку возьмешь?

– Да не поможет ни отмычка, ни ключ, – сказал узник, который проснулся первым. Он сидел и внимательно разглядывал щели в дверях и стенах. – Все заколочено. Мы не сможем выйти.

Тут же поднялась паника. Люди кинулись на стены, кто-то полез наверх в надежде найти выход там.

– Я знаю! – внезапно заорал один из узников. – Это они во всем виноваты! Они, гады! Ироды поганые!

Он судорожно тыкал пальцем в сторону нескольких узников, чей внешний вид был чуть лучше, чем у остальных. Это были доносчики, стукачи и капо[1]. Они собрались небольшой кучкой и настороженно посмотрели на остальных.

– А и верно, – сказал другой пленный. – Они, гады. Пока тут надрывались и недоедали, они фашистам стучали и горя не знали, иуды.

– Дави их, сволочей! Бей их! – выкрикнули из толпы, и тут уже началась жуткая суматоха.

Никто и не заметил, как один из заключенных метнулся в сторону и залез под нары, чтобы ненароком не попасть под горячую руку.

Расправу прервали незнакомые звуки, донесшиеся со двора. Сначала прозвучал выстрел, а потом крик:

– Есть кто живой?

Кричали по-русски.

– Мы здесь! Здесь! Живы! Родненький ты наш! Выпусти нас! – наперебой заорали узники, не поверившие, что их нашли и сейчас спасут.

И когда с заколоченных дверей сорвали последние доски, измученные люди дружной гурьбой хлынули на улицу, навстречу освободившим их советским солдатам.

Глава 1

Утро выдалось серым и хмурым. Капитан Дмитрий Юркин невольно поморщился, переворачиваясь на спину, – он всегда просыпался с рассветом, сколько себя помнил. В окно не били солнечные лучи. Лишь угрюмые серые облака давили своей тяжестью и не улучшали настроение. Впрочем, неважный настрой у Дмитрия был, как ему казалось, всегда. За последние годы он даже не мог припомнить, когда вставал с постели в хорошем настроении. С одной стороны, это было объяснимо – уже третий год шла война, и поводов для радости было крайне мало. А с другой стороны, Дмитрия всегда за глаза называли бирюком, сычом и прочими подобными словами. Впрочем, Юркин давно привык к этому и, к слову, никогда на это не обижался. Бирюк – значит, бирюк. Что поделать, такой уж уродился, и этого теперь до конца жизни не исправить. Таким и помрет.

Бреясь, он невольно засмотрелся на свое отражение в мутноватом, заляпанном по краям пятнами зеркале. «Видок еще тот, – подумалось ему. – Будто всю ночь пахал без остановки и спать лег за час до побудки». Не сказать, чтобы это было далеко от истины. Вернулся он в свою комнату действительно поздно – работы ему, как и другим сотрудникам СМЕРШа, хватало. Из зеркала на капитана смотрел угрюмый человек лет под сорок с мешками под глазами, немного помятым лицом и растрепанными после сна короткими темными волосами.

«Красавец, елки-палки», – криво усмехнулся Юркин.

Да, привлекательным его назвать было сложно. Приземистый, плотно сбитый (хоть и не толстяк) и с явно не артистичными чертами лица. Дмитрий довольно долго задавал себе вопрос, чем же он приглянулся своей жене – та, в отличие от супруга, была миловидной. Однажды он спросил ее об этом напрямую. Тамара лишь пожала плечами, тепло улыбнулась и просто сказала:

– Ты очень хороший человек, Митя. А для меня это много значит.

Следующая страница