Глава 1: Спокойствие в Лесу и Зловещая Тень
Тишина Великого Леса была не пустотой, а глубоким, насыщенным дыханием жизни. Она звенела в капельках росы, скатывающихся с папоротников на мох, мягкий, как бархатная подушка. Она шелестела в перекличке листьев – от нежного трепета осины до неторопливого шепота вековых сосен. Она булькала в ручейке, игриво огибавшем корни дуба-великана, и гудела низким, едва уловимым басом где-то в гуще чащи. Это был не покой безмолвия, а покой гармонии, где каждое существо знало свое место и свой час.
И в самом сердце этого зеленого царства, в укромной ложбинке, прикрытой от посторонних глаз плакучими ветвями старой ивы и скалой, покрытой изумрудным ковром мха, жил Байка. Он был не просто медведем. Он был воплощением самой сути этого леса – мощный, неспешный, основательный. Его шерсть, густая и бурая, отливала рыжиной на солнце и казалась почти черной в тени. Лапы, широкие и сильные, с когтями, способными содрать кору с векового дуба, ступали по земле удивительно осторожно, как будто Байка боялся нарушить хрупкое равновесие своего мира. Глаза его, темно-карие, глубокие и умные, чаще всего светились спокойным, немного мечтательным выражением. Он предпочитал наблюдать.
Сейчас Байка наблюдал за жизнью у опушки. Он лежал на животе, спрятавшись за густыми зарослями папоротника и молодой ольхи, подставив теплому утреннему солнцу свой широкий бок. Перед ним простиралась большая поляна, окаймленная с одной стороны темной стеной его родного леса, а с другой – ухоженными лугами и фруктовыми садами, за которыми виднелись высокие стены и островерхие крыши Королевского Замка Светлицы. Замок был не врагом, а скорее далеким, шумным соседом, которого Байка предпочитал созерцать издали.
Его внимание привлекло движение у самой границы леса и луга. Туда вышли люди. Много людей, но не охотники и не дровосеки, чьи звуки и запахи всегда настораживали Байку и заставляли его уходить глубже. Это были девушки. Много девушек в платьях таких ярких цветов, что они казались огромными живыми цветами, сорванными с луга и поставленными на две ножки. Их смех, звонкий и чистый, как журчание ручья по камням, долетал до Байки, заставляя его большие уши настороженно поворачиваться. Это были Принцессы.
Они приехали в гости к юной принцессе Светлицы, Арине, из соседних королевств: Гории, Долины Рек и Солнечных Холмов. И сейчас, воспользовавшись чудесной погодой, устроили пикник на опушке, где лес встречался с королевскими угодьями.
Байка наблюдал за ними с привычным любопытством и легкой тревогой. Шум, даже веселый, был ему чужд. Но зла он в этих хрупких существах не чувствовал. Он видел, как они расстилали на траве огромные, узорчатые покрывала, похожие на крылья сказочных птиц. Как слуги в ливреях расставляли корзины, откуда доносились сладкие, манящие запахи свежеиспеченного хлеба, пирогов с ягодами и чего-то еще, от чего у Байки невольно текли слюнки – меда. Настоящего, густого, пахнущего цветущими лугами меда.
Он видел, как принцесса Арина, рыжеволосая и веснушчатая, с глазами цвета лесной фиалки, ловко ловила брошенный ей кем-то из подруг ярко-синий мяч. Видел принцессу Милану из Гории, высокую и стройную, с каштановой косой до пояса, которая что-то увлеченно рисовала в книжечке, сидя под березой. Видел маленькую принцессу Лилю из Долины Рек, черноволосую и быструю, как ящерка, которая гонялась за пестрой бабочкой, ее серебристый смех разносился дальше всех. Видел принцессу Софию с Солнечных Холмов, спокойную и рассудительную, с золотистыми волосами, которая разливала по кубкам что-то прохладительное и разговаривала с пожилой фрейлиной. И еще одну, самую старшую, кажется, принцессу Эльвиру, чье платье было цвета спелой сливы, а движения исполнены достоинства; она наблюдала за подругами с легкой улыбкой.
Байка не понимал их слов, но понимал язык их движений, смеха, интонаций. Это был язык беззаботной радости, дружбы, солнечного дня. Он видел, как они делились пирожками, как шептались, заливаясь смехом, как одна из них заплела венок из полевых цветов и водрузила его на голову принцессы Лиле. Эта картина – яркие пятна платьев на изумрудной траве, смех, безмятежность – вызывала в огромном медведе странное чувство. Не голод, не страх, а… тепло. Как будто он грелся у невидимого костра их счастья. Он даже тихонько, себе под нос, промычал что-то вроде одобрения. Лес вокруг него, казалось, тоже затихал, прислушиваясь к этому островку человеческой радости.