Лепесток, рассекаемый пулей

Часть заградительного купола рассеялась на восточном выезде из города, открыв путь мерному потоку военных машин, быстро заполонивших пыльные улицы и магистрали. Начавшаяся к полудню поквартальная зачистка проходила шумно и хлопотно, но при этом достаточно быстро – в прямых уличных боях, без купольной защиты, повстанцы не выдерживали натиска карателей и либо сдавали оружие, либо погибали в неравной схватке.

Рэдфорд шел к центру с 19-м отрядом. Дуло его карабина слегка дымилось. Затуманенный взор был обращен куда-то поверх голов сослуживцев, блуждая по редким облакам, то и дело проплывавшим мимо яркого белого солнца.

– Не спи на ходу, – посоветовал Джеймсон, шагавший рядом с коммуникационной станцией наперевес. – Нам еще идти и идти.

– Прикорнуть было бы здорово, – отозвался Рэдфорд, все еще витавший где-то вдалеке.

– Такие бабки не за сон платят, сам знаешь.

– …Знаю.

На мгновение Рэдфорд закрыл глаза. Словно бы из глубокой бездны, или чужой, окутанной тьмой вселенной, по его ушам ударил вихрь из выстрелов. Серия точечных взрывов сотрясла почву под его ногами, и жилой комплекс с подорванной несущей стеной обвалился на проезжую часть, просвистев обломками перед самым его лицом. Как холодные иглы в мозг Рэдфорда впились предсмертные крики, прорезающиеся сквозь грохот раскалывающегося бетона и звон бьющихся стекол.

Он открыл глаза. Джеймсон, прошитый насквозь железной балкой, лежал около обломков, хрипя и истекая кровью. Девочка лет семи с испачканной физиономией и наспех натянутым поверх платьица бронежилетом с повстанческой маркировкой, сидела на корточках чуть поодаль от него, крепко зажмурившись и зажав руками уши. Рэдфорд оглянулся – карабин, выбитый из его рук, лежал совсем рядом, посреди крошева, оставшегося от тротуарной плитки. Подойдя к оружию, Рэдфорд наклонился и подобрал его.

– Так… нельзя…

В горле Джеймсона гневно клокотала кровь. Он смотрел на Рэдфорда медленно угасающим, овеянным яростью, болью и непониманием взглядом.

– Так тоже, – ответил тот, кивнув на ребенка.

Вскинув карабин, Рэдфорд прицелился и прострелил товарищу голову. Завизжав от ужаса, девочка упала на голые коленки и уткнулась лбом в асфальт.

Округа утопала в громе военного действия. Непрестанный рев винтовок, дробовиков, автоматов, пусковых установок и стационарных орудий сливался в нескончаемую милитаристическую увертюру, своей напористостью поглощавшую самое себя – и все же, один-единственный выстрел, сделанный им самим, показался Рэдфорду самым громким, самым отчетливым, выделенным из общей пальбы, слышимым каждому участнику творящейся вокруг какофонии смерти.

Закинув карабин за плечо, он подошел к телу Джеймсона. Коммуникационная станция трещала десятками голосов, охваченных паникой. Сопротивление в центре застало карательные силы врасплох. Рывком Рэдфорд выдернул из станции блок передачи данных, вскрыл его, извлек наружу коммуникационный чип и вставил его в радио-слот на собственной броне. Теперь он мог слушать переговоры сослуживцев на своей рации, но из-за большого объема передаваемых данных не мог на них отвечать.

– Беги отсюда, – обратился Рэдфорд к девочке.

Та, распрямившись, вытирала слезы маленькими кулачками. Посмотрев на него, она жалобно вопросила:

– К-куда?..

Рэдфорд молча указал на спуск в метрополитен, чудом уцелевший под градом бетонных обломков.

– Иди вниз и ищи кого-нибудь в таком же жилете, как у тебя, – сказал он.

– Там н-никого… нет, – девочка всхлипнула. – В-все… у-ушли… на… на.. наверх. С-стрелять… по вам…

– Тогда просто спрячься и не высовывайся. Пока стрельба не закончится.

– Она н-никогда… н-не заканчивается…

Рэдфорд нахмурился и внимательно посмотрел на девочку.

– Как это?..

Она подняла глаза на своего спасителя. Её зрачки были абсолютно черными, щеки – совершенно сухими. Её голос звучал не голосом ребенка, но взрослой женщины, когда она ответила:

– Ты знаешь, Джон.

Рэдфорд моргнул. Неуловимая, преходящая доля секунды, на которую прикрытые веки отделили его от внешнего мира, вдруг растянулась до бесконечности, и он почувствовал, как земля ушла у него из-под ног. Отчаянно обхватив свой карабин, он полетел куда-то вниз, и летел до тех пор, пока не затихли взрывы и выстрелы. Как только отзвенело эхо последнего рикошета, подошвы его сапог врезались в некую твердь, а веки наконец распахнулись. Выпрямившись, Рэдфорд оглянулся. Он стоял в полумраке станции метро, у самого края платформы, наполовину заваленной кусками потолка и рухнувших колонн.