Легенда о черном рыбаке

День, проведенный на рыбалке,

в зачет жизни не идет…

Народная примета

Это произошло где-то между Тверью и Ржевом. Мы с сынишкой, волей Божией, попали в мужской монастырь, который веками величаво взирал с высоты своего холма на две быстротекущих реки – Волгу и время. Навеки унесли они с собой тайну самого странного русского царя – Ивана Грозного, когда-то достраивающего эту, и до него уже древнюю обитель. Долгая дорога и летнее солнце нас, уставших путников, так и подталкивали к реке, ее прохладе и той таинственной текучести, уносящей все скорби и печали. По длинной, усыпанной хрустящим песком и неудобными булыжниками насыпи, мы спустились к воде.

Лето выдалось засушливым, удушливым и пыльным. И по нам, ожидавшим трепетной встречи с грандиозным символом Руси – Волгой, ударило прохладой с запахом тины, шумом автомобилей, невдалеке проезжавших по мосту, видом странных современных дач, так не подходящих к великолепию и торжественному молчанию православного монастыря, возвышающегося над ней.

Но Река, с присущим только великим – благородством, приняла нас заблудших и отдала самое малое – негу, прохладу и что-то еще, что щемящей тоской всплывает в душе, когда долгим взглядом провожаешь случайный предмет, плывущий к ее далекому устью.

Обретя некоторое успокоение, памятуя о предстоящей сытной монастырской трапезе, мы, уже не лениво поднимались вверх по насыпи, казавшейся нам ранее длинной, бугристой и безлюдной. Нас беспокоил один вопрос – где мы будем ловить рыбу? Место, которое издалека казалось таким привлекательным, на деле оказалось совершенно непригодным не только для рыбалки, но и для сокровенной мечты моего сына – купания в Волге. Оно было мелким, илистым, а местами каменистым. Из чистой воды выглядывали осколки времён – покрышки от автомобилей, детали изувеченных до неузнаваемости предметов, куски каких-то ящиков и ржавые ребра каркасов умерших не то печек, не то лодок. Берег был усеян смятыми бутылками, которые холодным мутным пластиковым светом мертво подмигивали нам, как бы говоря, «мы переживем вас, и эту обитель»…

Жужжали мелкие и надоедливые мухи, ступни вязли в песке и как-то сами собой спотыкались. Кроме глухой, свежее обработанной монастырской стены и следов тачки на дороге, ни что не выдавало присутствия человека. Он возник ниоткуда, как появляются птицы в небе, он стоял возле красной кирпичной стены и судорожно пытался надеть ветхие джинсы на белые, даже через-чур для этого времени, ноги. Странное желание обратиться к нему овладело мной, сын невольно остановился, предоставляя возможность начать диалог мне.

Со словами «Здравствуй, брат», я начал разговор. Странно, но он как будто заранее знал, с какой просьбой мы к нему обратимся. Он начал говорить быстро, с некоторым заиканием, проглатывая слова и повторяя одну и ту же фразу «Нет, ты меня послушай», стараясь тем самым подчеркнуть значимость места, куда он направлял нас, неведующих, ловить рыбу. При этом он продолжал судорожно одеваться. Одевшись, он еще раз сказал – «Нет, ты меня послушай», взял камешек и стал чертить на утрамбованной земле схему проезда к месту. Я пытался вставлять в его монолог вопросы, интересующие меня. Но это не получалось. Человек как будто нас не видел и не слышал. Он продолжал рассказ и тем самым убеждал себя в необходимости самому попасть туда, куда он посылал нас.

– Ну а ты с нами поедешь? – предупредительно спросил я.

Признаюсь, но я не ожидал такой ответной реакции. Он замолчал мгновенно, как конь, подрезанный пулей на скаку. Его взгляд, до этого безучастный к нам, начал твердеть и в глазах промелькнули сначала недоумение, потом сомнение и растерянность, а затем смятение и страх. Они быстро забегали из стороны в сторону, ища места укрытия. И не находя его, они уже с ужасом смотрели на нас.

– Нет, я не могу, – скороговоркой выдавил он из себя, – Только у скамейки на берегу не ловите – добавил он – Ловите у черной ели, она одна там стоит, ее издалека видать. И подумав немного еще раз сдавленным шепотом: – Нет, я не могу, – сказал он.