Экспедиция «Андромеда» была самым масштабным проектом Человечества. Десятки кораблей, от исследовательских зондов до тяжёлых крейсеров, прорвали границу варпа, устремившись к далёкой галактике. «Первопроходец» был лишь одним из разведывательных судов, задачей которого было первичное обследование планеты Ксенос и обеспечение ретрансляции для связи с флагманом и другими кораблями флотилии.
Человечество привыкло к победам. Планеты Млечного Пути, словно спелые плоды, падали в руки корпораций и колониальных администраций. Каждая новая система – графики добычи, логистические цепочки, военные патрули. Космос стал понятен, предсказуем, и… немного скучен. Экспедиция к Андромеде, на планету Ксенос, должна была вернуть остроту ощущений. И, надо признать, вернула с лихвой.
«Первопроходец» едва не развалился на подлёте. Атмосфера Ксеноса оказалась плотнее рассчитанной, турбулентность выматывала даже генерала, которого, казалось, ничем не проймёшь.
Посадка вышла жёсткой. Шасси врезались в податливую почву, корабль тряхнуло, заскрежетал металл. Техник выругался в вокс из машинного отделения.
– Генерал, у нас тут небольшие… нюансы с правым двигателем. И с левым, если честно. И с центробежным стабилизатором… В общем, сели удачно. Но дальше пешком.
Рогов выдохнул.
– Оцени ущерб. Петренко, готовьте протоколы первичного контакта… хотя с кем тут контактировать, пока не ясно.
В голосе генерала звучало напускное бодрствование, но внутри нарастало необъяснимое напряжение. Ксенос не казался враждебным, он ощущался… иным. До самой глубины клеток.
Первые часы на планете прошли в суете и рутине. Развёртывание лагеря, диагностика «Первопроходца», попытка связаться с орбитой. Биологи брали пробы почвы, ботаники пытались определить тип местной растительности, которая оказалась странной смесью знакомых земных форм и чего-то совершенно непостижимого.
– Посох, – буркнул Морозов, рассматривая толстый, полый стебель лилового растения, – просто посох. Или нет.
Рогов посмотрел на ботаника с недоумением.
– Андрей Николаевич, чего вы там бормочете? Пробы берите, а не философствуйте.
Генерал не любил ботаников и биологов – вечно они витали в облаках, вместо того, чтобы заниматься делом. Дело – это ресурсы, карты, потенциальные военные укрепления. А растения… ну трава как трава, просто другого цвета.
Ксенос не спешил раскрывать свои секреты. Анализы почвы показывали присутствие неизвестных элементов, растения не поддавались классификации, атмосфера была насыщена частицами, вызывающими лёгкую эйфорию и одновременно беспокойство. Связь с орбитой периодически прерывалась, словно кто-то заигрывал с частотами.
Вечером, сидя у костра из местных сухих стеблей (которые, к удивлению, горели жарко и без дыма), Рогов смотрел на небо Ксеноса. Созвездия были незнакомыми, чужими. Луна, точнее – две луны, висели низко, отбрасывая лиловые тени на лагерь. Тишина стояла такая, что звенело в ушах.
Первая неделя ушла на ремонт. Пашка Сидоров, чертыхаясь, ползал под обшивкой «Первопроходца», менял предохранители, перепаивал контакты, но двигатели молчали. Запчастей катастрофически не хватало, а местные ресурсы, как назло, оказались совершенно не подходящими для земных технологий.
– Генерал, – докладывал Пашка, вылезая из-под корабля с перемазанным маслом лицом, – тут, как ни крути, без орбиты никак. Микросхемы нужны. Из местных плодов такие не выжмешь.
Рогов мрачнел. Связь с орбитой и так барахлила, сеансы становились всё короче и неустойчивее. Скоро, похоже, останется только тишина.
– Петренко, что со связью?
Коммивояжёр, похудевший и подёргивающийся, сидел у радиостанции, безуспешно крутя ручки настройки.
– Только шумы, товарищ генерал. Иногда кажется, что кто-то дышит в микрофон… но это наверное помехи.
«Помехи», – подумал Рогов горько. Помехи во всём. В технике, в связи, в понимании этой планеты.
Лагерная жизнь текла размеренно и однообразно. Утром – завтрак из сублиматов, потом – бесплодные попытки ремонта и исследования окрестностей. Вечером – костёр, ужин, молчаливое созерцание лиловых лун. Разговоры становились короче, паузы длиннее. Тишина Ксеноса проникала под кожу, оседала в душе.