Глава 1:
«Рождение в дыму»
Крик так и не вырвался. Он застрял колючей занозой в груди, когда мои пальцы вцепились в потрескавшийся камень алтаря – бывшего престола. Воздух был густым, как пепельная каша. Сквозь дыру в куполе часовни сочился мутный свет, словно грязное масло. Под ногами хрустели кости – не святых, а тех, кто искал здесь спасения от "Цветущей Плазмы", пожиравшей небо. Их останки перемешались с осколками витражей – синими, красными, зелеными, словно радуга, растоптанная сапогом.
Олень лежал у алтаря, как жертва. Его бока ввалились от голода, а глаза, когда-то такие огромные и влажные, теперь были тусклыми, как старые пуговицы. Я схватилась за его рога, пытаясь вытолкнуть из себя смерть. Боль резала живот, словно там не ребенок, а мешок с битым стеклом.
И тогда меня захлестнули воспоминания об огне. Оранжевые языки пламени пожирали лес, дым поднимался спиралью, словно колыбельная. Я стояла на холме с факелом в руке и смотрела, как огонь лижет палатки племени "Когтистых Ручьев". Они украли наш скот, убили моих воинов. Теперь их крики смешивались с треском горящих деревьев, и мне казалось, что это поет сама земля – хрипло, надрывно, словно прощаясь. "Пусть ваши дети станут пеплом", – прошептала я, но ветер унес мои слова в почерневшее небо. А потом огонь повернул. Побежал обратно, к нашим домам. И я не остановила его. Не смогла… или не захотела?
Конвульсия вырвала меня из прошлого. Тело содрогнулось, и он появился на свет – синий, сморщенный, с кулачками, сжатыми в отчаянной борьбе. Я поднесла его к лучу света, пробивающемуся сквозь крышу. На его веках блеснули кристаллы соли – или это были слезы?
– Ты родила смерть, – проскрипел голос за спиной. Старая повитуха, ее лицо – карта Выжженных Земель. – Это знак. Духи требуют…
Я заставила ее замолчать, вложив ребенка в ее костлявые руки: – Сожги его. – Но… – Вместе с собой.
Она замерла, а я подняла факел – тот самый, что когда-то спалил лес. Его пламя отразилось в ее мутных глазах, и я увидела там не страх, а принятие. Она кивнула, словно ждала этого момента. Прижала мертвого сына к груди и пошла к груде обломков, где когда-то была дверь. Я смотрела, как огонь охватывает ее платье, как ее спина выпрямляется в последней гордости, как ее волосы вспыхивают седым ореолом.
Дым пах как тогда. Как всегда.
А потом начался дождь. Не вода – кислота, разъедающая кожу. Капли шипели на камнях, оставляя узоры, похожие на письмена. Я подставила ладонь, ловя их, и боль была сладостной. Как обещание.
«Ты не ошиблась», – прошептал ветер, или это был голос матери?
На полу, среди костей и стёкол, лежал крошечный зуб – единственное, что осталось от сына. Я подобрала его, спрятала в мешочек с пеплом брата. Теперь их смерть будет греть друг друга.
А за окном, в ядовитой мгле, уже танцевали огни нового пожара.
Глава 2:
«Жертва равновесия»
Мать называла это место "жертвенником без спасения". Камень, где когда-то забивали скот, теперь казался раскрытой ладонью, молящей пепельное небо. Трещины на его поверхности напоминали карту иссохших рек. Она положила брата на холодный камень, а он, наивный, смеялся, ловя черные хлопья пепла, "пеплоснег", как мы их называли. Вдыхать их было все равно, что глотать сухой песок.
– Духи Равновесия алчут, – проскрипела мать голосом заброшенного дома. – Мир требует платы: жизнь за жизнь.
Она не сказала, что выбрала его. Не меня, старшую дочь, не себя. Его. Может, потому что его смех был как звон разбитого стекла – слишком хрупкий для этого проклятого места. Или потому что в его глазах, цвета кислотных луж, она видела то, что давно умерло в нас – надежду.
Он закричал, когда лезвие коснулось его кожи. Крик оборвался, словно нить, – мать распорола его, как старый мешок. Я ждала чуда, света, как в легендах о падших ангелах. Но хлынула только кровь, густая, как застывшая смола. Она потекла по трещинам камня, заполняя "русла", и на миг алтарь словно ожил, вспыхнув тусклым, болезненным светом.
– Смотри, Сера, – мать повернула его лицо ко мне. – Это и есть наша молитва.
Его глаза еще дергались, словно пытались вырваться из плена. Я подняла обгоревший цветок у подножия алтаря – последний, выживший после Великого Пожара. Его лепестки рассыпались в моих пальцах, оставляя следы, похожие на раны.