«Конь», ружье и жена – три главных радости для настоящего мужика. «Конь» должен быть надежным, ружье – красивым, а жена просто обязана совмещать в себе и то, и другое. «Конь» у Савелия неплохой, не «Мустанг», конечно, не «Феррари», но, по-любому, породистый. «Гелендвагену» десять лет, но выглядит он как новенький. Еще бы, на нем живого места не было, когда Савелий его брал – из небытия машину вернули, кузов собрали, заново покрасили. С историей у него машина, зато ствол «чистый», а по-другому нельзя: мотать срок за чей-то труп желания нет.
А ствол конкретный – «девяносто девятый» «вальтер». Если агрессия может быть спокойной, то искать такую нужно здесь, в элегантных обводах пистолета. А какая удобная рукоять, пистолет просто сливается с рукой… Сколько раз Савелий любовался этим стволом, но так и не научился смотреть на него с равнодушием. У оружия своя красота, в него можно влюбиться, как в женщину. Правда, Савелий еще не знал, что это такое, любовь. Бурлящие страсти, бешеная химия чувств – все это было, а настоящей любви – нет.
Он смотрел на пистолет, а Гурий – на него. Взгляд вопросительный, выражение лица сосредоточенное. Трусом Гурия не назовешь, но к любому делу, даже самому незначительному, он подходил с осторожностью битого волка, тщательно взвешивал все за и против. Думал довольно быстро, но, даже приняв решение, еще долго сохранял на лице следы мыслительного процесса. Может, потому, что черты лица тяжелые, крупные, а оттого малоподвижные. Гурий мог найти брод в любой реке, ему поручали решать самые сложные проблемы, но при этом он производил впечатление тугодума и молчуна. На самом деле – не совсем так, иногда на Гурия нападал самый настоящий словесный понос, и Савелию тогда ничего не оставалось, как тупо терпеть. Как-никак они с Гурием родные братья, неважно, что у них разные отцы, братья по матери…
– А нужно? – сухо спросил Гурий.
– Не знаю, – пожал плечами Савелий, но «ствол» вернул на место – в тайник под водительским сиденьем, а сам незаметно шлепнул себя по боковому карману пиджака, где под полой у него был спрятан другой «ствол», такой же «вальтер», но травматический, с лицензией.
– Сейчас нам нужно одно доброе слово, – усмехнулся Гурий.
«Добрым словом и револьвером можно добиться гораздо большего, чем одним только добрым словом», – любил он цитировать Аль Капоне. Но если не сказал сейчас про револьвер, значит, боевой «ствол» действительно нужно было оставить в машине.
В своем родном Толмацке Савелий мог ходить хоть с пулеметом наперевес, там все свои, а сейчас они с братом на чужой земле, тем более в агрессивной для себя среде. У должника своя охрана, незваных гостей могли принять, сдать ментам, доказывай потом, что верблюд – это вовсе не горбатая лошадь. Расстреливать их не будут, во всяком случае, Гурий в этом не сомневался. Слишком уж крупная фигура за ними стоит, чтобы брать такой грех на душу.
Савелий решительно открыл дверь, неторопливо вынес тело из машины и направился к воротам особняка, окруженного высоким кирпичным забором. Место не хилое, десять километров от Москвы, элитный поселок в сосновом бору и с видом на водохранилище.
Он еще только подносил палец к звонку, а калитка уже открылась. Откормленная человекообразная физиономия уставилась на гостей бараньими глазами.
– Нам к Александру Валерьяновичу, – сказал Савелий, приложив к уголку рта фильтр сигареты.
– Зачем?
– Прикурить.
– Прикалываешься? – оскалился охранник.
Савелий ничего не сказал. Он смотрел на парня молча, тяжело. Если что-то непонятно, бери рацию, звони боссу, как тот скажет, так и будет. А самодеятельность здесь устраивать не надо. На самодеятельность Савелий плохо реагировал. И Гурий в таких случаях предпочитал общаться на языке взглядов. А смотреть в глаза он умел так, что даже питон бы позавидовал.
– Ну, хорошо, – кивнул охранник, закрыл калитку, но через пару минут показался снова и, сказав: «Проходите», посторонился, пропуская Савелия, при этом уголки его рта дрогнули.
Савелий мгновенно его понял и протянул «ствол» – рукоятью вперед, а Гурий развел в стороны полы пиджака, давая понять, что у него нет даже травмата.