Сцена 1
В древнем лесу, куда ещё не ступала нога человека, затерялась деревенька. Дома, грубо срубленные из вековых стволов, казались неотъемлемой частью чащи. Стены из коры, крыши из сплетённых ветвей – жилища выглядели примитивно, но внутри пахло смолой и сушёными травами, а в углу каждого дома тлел уютный очаг. Правда, была одна сложность: все хижины ютились на гигантских деревьях, и вечером многим приходилось карабкаться по скрипучим верёвочным лестницам, чтобы добраться до своих постелей.
Жителей здесь было немного – пара десятков, не больше. Но каждый знал своё дело: женщины собирали грибы в тенистых рощах, подростки пасли кабанов в подлеске, а у горна в кузнице день и ночь стучал молотом горбатый мастер с лицом, обожжённым огнём.
В центре деревни, на замшелом пне, сидела девушка. Её пальцы – зелёные, в паутине шрамов – механически водили точильным камнем по лезвию топора. Мысли же витали далеко: в дыму сожжённых хижин, в криках давно замолчавших голосов… Острое ухо дёрнулось, уловив смех. Она подняла взгляд.
Деревня жила. У костра седобородый вожак, чья грудь была покрыта шрамами вместо боевой раскраски, размахивая кубком, рассказывал юнцам о битвах. Мальчишки с деревянными мечами гоняли кур между домами. Женщины с корзинами, полными брусники, где виднелись красные перья, спорили у колодца. А на краю поселения, свесив ноги с ветвистой террасы, молодая девушка напевала, заплетая в косу растрёпанные волосы.
Девушка сжала топор так, что побелели костяшки пальцев. Она прикоснулась к подвеске на своей шее. Уголки её губ дрогнули, будто пытаясь вспомнить, как это – улыбаться. Грудь поднялась в глухом вздохе, смешавшем аромат дыма и хвои. Девушка провела пальцем по рукояти топора, где она нащупала старую зарубку, оставшуюся от отца. Точильный камень заскрипел – память снова затянула её в свои сети.
Ночь криков и боли снова захлестнула девушку. Перед глазами вспыхнули языки пламени, пожирающие хижины. Воздух гудел от рёва красных созданий – не сородичей, а чудовищ с клыками, торчащими из окровавленных ртов. Сквозь дым девочка металась между обугленных тел, слёзы смешивались с сажей на щеках. Где мама? Где папа? Всё, что она слышала – хриплый вопль:
– Убить всех!
Голос вождя красных, словно удар топора, рассекал память.
Внезапно чья-то ладонь вцепилась в её плечо. Девочка закричала, но крупные пальцы прижались к её губам, оставив вкус крови и пепла.
– Папа? – выдохнула она, вглядываясь в лицо, иссечённое шрамами. Жёлтые глаза отца бешено блестели, как два опавших листа в огне.
– Сиди здесь и не высовывайся, поняла?! – его голос дрожал, но руки были твёрдыми. Ладонь скользнула по её волосам, оставив кровавый след.
– Папа… – она захлёбывалась плачем.
– Громхильда! – он встряхнул её, и медная подвеска на его шее ударила девочку по лбу. – Ты сильная! Помни!
Она кивнула, сжав зубы.
Отец толкнул её к дубовому сундуку у дальней стены. Громхильда забилась в угол, приоткрыв крышку. Снаружи слышался лязг стали – отец сражался. Красные тени мелькали за окном. Они были похожи на её народ, но… искажённые. Кожа – как свежее мясо, глаза – узкие щели, полные голода. Один из них, с треснувшим рогом, волочил за волосы молодую женщину. Громхильда узнала соседку – та ещё утром дала ей ягодный леденец. Её взгляд встретился с Громхильдой. "Молчи", – прошептали беззвучно губы. Девочка не знала, что это последнее, что она увидит.
Сундук пах смолой и материнскими травами – здесь хранили зимние запасы. Громхильда прижалась к мешкам, пытаясь заглушить рыдания. Сквозь щель она видела, как красный ублюдок в шлеме из черепа вонзил копьё в отца. Тот рухнул на колени, но перед смертью швырнул топор. Лезвие впилось в горло убийцы – последний урок отца-воина.
Проходили минуты, растянувшиеся для Громхильды в вечность. Сквозь щель сундука она увидела мать – та ворвалась в дом, подхватила тело отца и прижала его к груди. Низкий стон, похожий на рёв раненого зверя, вырвался из её глотки. Девочка впилась ногтями в крышку сундука, обещая себе: «Не выйду. Не выйду. Не выйду».
Ганая волокла тело к очагу. Руки её дрожали, пока она сыпала на раны порошок из сушёных кореньев, шепча заклятья, которым учила её бабка. Но кровь сочилась сквозь пальцы, а глаза отца смотрели в пустоту.