Тьма.
Не та, что обволакивает, как одеяло, а та, что выгрызает. Пустота, лишённая даже намёка на свет, звук или тяжесть.
И тогда – первый вздох.
Он разорвал тишину, как нож пергамент.
Воздух ворвался в лёгкие, которых, кажется, не было мгновение назад.
– Кто я?
Голос прозвучал хрипло, будто его протащили сквозь слой льда. В ответ – только эхо, вернувшееся обрывком: «…я?»
Тело без памяти
Пустышка подняла руки перед собой.
Сквозь полупрозрачную кожу просвечивали тени – будто её плоть была мутным стеклом, за которым шевелится что-то. Золотые прожилки мерцали в такт несуществующему пульсу.
Она сжала пальцы. Не почувствовала боли.
– Это… я?
Её плащ, грубый и серый, медленно растворялся по краям, словно бумага в воде. Каждая капля ткани, падая вниз, исчезала, не достигнув земли.
Потому что земли не было.
Комната без стен
Она стояла в пространстве, где не было ни пола, ни потолка – только бесконечное ничто, окрашенное в цвет забытых снов.
Но вдруг – вспышка.
В метре от неё возникла стена.
Нет, не стена – отражение.
Огромное зеркало, покрытое инеем. Пустышка шагнула ближе.
В нём не было её лица.
Только – тени.
Обрывки чужих жизней:
Мужчина в золотом плаще (его глаза горели, как угли).
Девочка с вязальными спицами вместо пальцев (она плакала чёрными чернилами).
Существо из книг (оно кричало беззвучно, синие буквы вырывались из его рта).
– Это… мои воспоминания?
Зеркало треснуло.
Первое слово
Осколки не упали. Они повисли в воздухе, превратившись в буквы.
«П Р О С Н У Л С Я»
Пустышка протянула руку.
Буква «Р» рассыпалась в пыль. Остальные сдвинулись, образуя новое слово:
«П О С Л Е Д Н И Й»
Затем – «В З Д О Х».
И тогда она услышала.
Не звук – отсутствие звука.
Тишина, которая болит.
Наручные часы
На запястье, которого секунду назад не было, появились часы.
Стрелки не двигались. Циферблат был исписан не цифрами, а именами:
«Михаэль»
«Эхо»
«Лунарий»
«Ты»
Последнее – на месте «12» – медленно исчезало.
Пустышка прикоснулась к стеклу.
Где-то далеко, за гранью реальности, кто-то усмехнулся.
Тишина сжимала виски, как тиски.
Пустышка повернула голову – откуда-то сверху доносилось тиканье. Нет, не тиканье – цоканье.
Тук-тук-тук.
Тонкие, будто ледяные спицы стучали друг о друга в такт её шагам.
– Кто там? – её голос разбился о пустоту.
Ответа не было. Только ритм – навязчивый, как сердцебиение.
Она зажмурилась (хотя не была уверена, есть ли у неё веки).
– Я не знаю, где я. Не знаю, кто я. Но…
Её пальцы сжались в кулаки.
– Я не хочу исчезать.
И тогда – смех.
Тонкий, детский, будто из-под земли.
Тук-тук-дзинь.
Лестница в никуда
Стук спиц усилился.
Перед ней материализовались ступени – чёрные, как обугленная бумага. Они вели вверх, хотя понятия «верха» здесь не существовало.
Пустышка подняла ногу.
– Если я упаду…
Мысль оборвалась. Падать некуда.
Она шагнула.
Ступени гнулись под её весом, словно были сотканы из теней.
С каждым шагом:
Воздух густел, превращаясь в чернильную жижу.
За спиной закрывался проход – будто пространство затягивало швы.
Стук спиц теперь звучал внутри её черепа.
Ты идёшь туда, откуда не возвращаются, – шептало эхо.
Дверь
Наверху лестницы висела дверь.
Простая, деревянная, с потёртой медной ручкой.
На ней – табличка: «Глава 2. Чёрный Зал»
Буквы были выжжены, будто кто-то приложил раскалённое перо.
Пустышка протянула руку.
– Подожди.
Голос позади.
Она обернулась.
Зеркало снова стояло там, где не было ничего.
В нём – она, но с лицом.
Губы отражения шевельнулись:
– Ты уверена, что хочешь вспомнить?
Дверь скрипнула, приоткрывшись сама.
Из щели потянулся холод – не простой, а высасывающий тепло из костей