Кто-то бабочке где-то помял ее хрупкие крылья
И не думал о том, что цветок где-то ждал ее пыли.
А цветок тот завядший – он не был подарен девчонке,
И, не встретившись с парнем, она не зачала ребенка.
И не вырос ребенок, светилом не стал медицины,
И от СПИДа не смог он придумать простейшей вакцины.
И гуляет зараза, а люди застыли в бессилье,
Оттого что когда-то помяли той бабочке крылья.
Чарльз Буковски. «Бабочка»
Взмахом крыла бабочки, с которого начался ураган, стал якут Байрам Денисов, случайно нашедший в ямальской тундре мумию мамонта. А может, Борисяковская экспедиция на Ямал, изучавшая находку Денисова. А может, глобальное потепление и отступивший от берега ледник. А может, сам древний мамонт, подцепивший неизвестный науке менингококк и благополучно похороненный в вечной мерзлоте. Цепочка событий началась десятки тысяч лет назад и привела к тому, что человечество закачалось на острие ножа.
* * *
Мы ужинали молча. Я ковырял вилкой салат, пытаясь не клевать носом. Думал только о том, что завтра мы инициируем сборку и к концу недели проверим эффективность новых частиц.
От одной мысли, что результаты окажутся отрицательными, по спине стекала капля ледяного пота.
«В Берлинской санитарной зоне число жертв превысило двести тысяч человек. В эфире кадры прощания больных со своими семьями». – На пленочном экране в половину стены гостиной возник пожилой светловолосый мужчина, лежащий на кровати. По шее и лицу его растекались багровые пятна, губы распухли, взгляд остекленел. Голова медленно запрокидывалась, точно он пытался рассмотреть спинку кровати.
По палате сновали врачи в «скафандрах» – средствах индивидуальной защиты, – подволакивая ноги от смертельной усталости. Я сейчас передвигаюсь точно так же.
Экран показал молодую женщину в зеленом платье и с растрепанными волосами. На ее лице проступала тупая обреченность, исчерченная дорожками слез. Камера отдалилась, в кадр попала зареванная девочка лет десяти, тянущая женщину за рукав. Камера оказалась позади них. Стало видно, как сотрясается спина женщины. На впечатанной в стекло ограждения руке побелели кончики пальцев.
Я вздрогнул.
– Ань, давай выключим?
– Я хочу знать, что происходит в мире, – механически возразила жена, поднося ко рту пустую вилку дрожащей рукой.
– Смерть происходит.
– Хочу знать, как она продвигается.
– Медленно и неотвратимо, Ань. Тяжелым шагом.
– Как мамонты? – тихонько спросила Василиса. – Ее ведь поэтому так назвали?.. Болезнь.
– Нет, не поэтому, доча, – вздохнул я. – А потому что первый раз ею заразились от мамонта.
– Как? Они же вымерли!..
Я через силу улыбнулся. Василиса моя такая смышленая для шестилетки. Все детские энциклопедии в своем брасфоне перечитала. Хочет палеонтологом стать, а меня теперь бросает в дрожь при мысли об этом.
Зато какая умница. Я-то без подсказки диплодока от брахиозавра на картинке не отличаю. Хорошо, Василиса объяснила: у брахиозавра шея крепится вертикально, а у диплодока – горизонтально. Дочка любит играть в древних ящеров. Забирается мне на спину, командует: «Диплодок!» – я нагибаюсь и катаю ее на спине. Кричит «Брахиозавр!» – я выпрямляюсь, и она висит у меня на плечах, как обезьянка. И хохочет.
Последние два месяца мы играем редко. Я работаю почти без выходных, иногда ночую в кабинете при лаборатории. Мы там все такие. Тридцать зомбей в лабораторных халатах. Пашем, чтобы в живых остался хоть кто-нибудь еще.
– Понимаешь, Василис, в Арктике мертвые мамонты хорошо сохраняются…
– В вечной мерзлоте! – просияла дочка. – Я читала! И картинки виде…
– …И бактерии в них тоже сохраняются. Но мерзлота эта – не такая уж и вечная. Ледники отступают. Люди находят под ними все больше останков.
– Это из-за глобального потепления! – важно сказала Василиса.
Я взглянул на жену. Аня слабо дернула уголком рта, не отрываясь от экрана. Там теперь показывали нас. Толком ничего не было видно – полдюжины «космонавтиков» в точно таких же скафандрах, как в предыдущем репортаже, корпели над пробирками и приборами за стеклом «Чистой зоны». Ведущий взял тон пободрее и стал призывать зрителей не отчаиваться и верить в проект «Икосаэдр».