…Мы живы, а они ушли Туда,
Взяв на себя все боли наши, раны.
Горит на небе новая звезда,
Ее зажгли, конечно, хулиганы.
В. Гафт
Все имена и события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны.
1
– …с утра гулял с собакой. Через час поехал на работу. В обед пошел дворами в кафе.
– Дворами до кафе – это его постоянный маршрут? Ну, значит, в тех же дворах и будем брать, – решился наконец Прокыш, еще ближе придвинул к себе вентилятор, подставляя струям воздуха лоснящееся лицо, и не с первой попытки прикурил.
Набравшись решимости, я наконец выдал ему то, о чем болела душа в последние дни, недели и месяцы. Другого подходящего момента не будет. Перед смертью не надышишься:
– Паш, я на это не подписывался. Мне достаточно того, что ты и так меня каждый день морально добиваешь. А «загрузки» – это не мое. И я, скорее всего, уходить буду.
Прокыш бросил на меня свой характерный взгляд. Он всегда так смотрит, когда от него сбегают на волю. Для него мир делится на своих, чужих и предателей. Первые две категории безболезненно пересыпаются из одной в другую, в зависимости от обстоятельств. Из категории «предатели» обратного хода нет. Сейчас начнет совестить: дескать, вот вы, молодые (а он всего-то на пять лет старше), привыкли на все готовенькое, не ловится рыбка без труда, а оперативные навыки годами нарабатываются… Я этих его фарисейских проповедей наслушался еще в армии, когда он был моим командиром.
– Не ссы, друг сердечный, и на меня уповай, – неожиданно участливо примостился передо мной на край стола, – не первый год замужем, у меня половина таких дел. А у тебя наблюдается, как это сказать, «снижение интереса к результатам оперативно-служебной деятельности». Так и быть, сходишь в отпуск – и похлопал по плечу. А рука у него горячая, тяжелая, твердая.
Что правда, то правда, этот никогда не бросит. И не забудет. От него вперед ногами. Его присутствие – гарантия надежности. С таким не пропадешь. Пока впрягается за тебя, ничего худого не случится. Когда год назад я с неделю обретался на Казанском вокзале и некуда было приткнуться, он, единственный знакомец в большом городе, помог с проживанием и работой. Правда, меня еще тогда смутил его потасканный, изможденный вид. Весь он был выжатый как лимон. И, конечно, предупредил тогда же:
– Готов жертвовать семьей и свободным временем? Это не работа, а образ жизни.
– У меня нет семьи, а времени – навалом, – был легкомысленный ответ.
– Работа на чем будет строиться… Как в оркестре, на барабанах (ну ему лучше знать). Нашел себе барабана, и пускай себе стучит…
Барабаны сплошь дырявые. И сам я теперь как измочаленная веревка. Давно не гляжусь в зеркало. Нечего там глядеть. Жалко себя порой становится. А вот Прокыша – уже не жаль. Добрался с его помощью до дна людской жизни, до страха, до грязи, до трупных червей, доедающих очередного бомжа на промзоне.
– Дело не в отпуске, – пытался ему объяснить, – можно перетерпеть, когда есть ради чего. А тут не то что перспектив, а просто смысла не вижу. Не лежит у меня душа, понимаешь? Выгорел, без остатка живу.
– Хочешь тайну – перетерпи! На гражданке все равно никому не нужны. Здесь проще всего сделать карьеру. Средний срок службы – пять-семь лет. Молодые приходят, служат и увольняются. А мы остаемся. Я вообще далеко пойду, вот увидишь. И мне свои люди нужны.
Охотно верю. Остаются либо совсем конченые, либо фанатики. Вон Дима Панов не хочет отрабатывать свою академию, собирается в будущем году кредит брать, чтоб рассчитаться с государством и на гражданку с чистой совестью. А для Прокыша лучше быть первым в аду, чем последним в раю. Вполне возможно, что дома он достает из шкафа парадный китель, надевает перед зеркалом, любуется собой… Такая служба сильно все упрощает. Подчиняйся и выполняй. Базовые, обеспечительные инстинкты у него исправные, как у лесной зверюги, которую зубы и ноги кормят.
– Карьера, – протянул я с тоской, – никто не мечтает в детстве стать дворником или пастухом. Никогда не понимал взрослых, даже когда сам стал взрослым. Ведь гораздо приятнее мести дорожки в парке в пять утра, смотреть на собак и кормить белок. Или тупо пасти коров и бесконечно постигать: почему корова гадит лепешкой, а коза горошком?