Холодные реки ласковы

Анна Мария полюбила свой новый дом. Красивое здание правильной геометрии из стекла и металла, на берегу реки – и при этом недалеко от города. Ей повезло, полагала она, заполучить его первой, пусть стоимость аренды и высока.

В погожие дни здесь было исключительно много света. Большой холл на первом этаже становился огромной солнечной ванной. Нравилась ей и лаконичная обстановка: белые стены, минимум мебели, много воздуха, панорамные окна. Прекрасный вид на каменистый берег. Определенно, ей повезло. Хотя порой по вечерам читать в холле бывало в неуютно. Густая темнота подходила к окнам вплотную, лизала их мягкий свет сумрачным языком. Иную ночь Анне Марии казалось, что кто-то из этой темноты подглядывает за ней со смутным неодобрением.

В один из вечеров Анне Марии показалось, что в густых сумерках мелькнула чья-то фигура. Налив себе обжигающе горячего чая она открыла дверь, вышла на веранду и долго глядела на реку. Ветер приносил запах воды, ила, осенней листвы. Немного прогорклый, но приятный. Она всматривалась в темную воду, в полосу берега до ряби в глазах. Ожидала, что из тьмы выступят тени прошлого – мрачные, тяжелые, давящие спрятанными в закоулки души воспоминаниями. Ветер принес к ногам крупный бурый лист, порванный и обтрепанный по краям. Влажный от недавнего дождя он прилип к босой ноге. Анна Мария склонилась поднять его, роняя капли имбирного-клюквенного чая на пол веранды. Доски раскрасились красноватыми брызгами. Она вздрогнула, и вроде бы от порыва ветра, но глубоко внутри Анна Мария знала – ветер тут не причем.

– Мама, – звала Анна Мария, съежившись в детской кроватке.

Ей было слышно, как взрослые за дверью тихонько беседуют, отмечая Рождество. Ее же оставили одну в детской, заполненной подарками и игрушками.

В свете ночника-лягушки большой плюшевый медведь казался не слишком доброжелательным. Его вышитая красными нитками улыбка напоминала кривой оскал, и Анна Мария зажмурилась, чтобы не видеть, как медведь смеется над ее страхами.

– Мама!

В коридоре скрипнула старая половица. Девочка вздрогнула. Дверь приоткрылась, и в узкую щель пролился свет, сделав мамино лицо резким. Анне Марии показалось, что медведь хмыкнул.

– Я не твоя мама, – тихо сказала женщина, входя в комнату.

Анна Мария удивленно посмотрела на нее, плотнее закуталась в одеяло. Просто на всякий случай, вдруг мама не шутит.

– А кто же ты? – спросила тонким голоском.

– Я вампир, – мама улыбнулась.

Неприятной была эта улыбка, злорадной, с оттенком превосходства. Девочка вздрогнула, в полутьме, рядом со странной, очень чужой мамой. Ей стало страшно.

– А где мама? – спросила она шепотом. По пухлой щеке покатилась слеза. – Позовите ее, пожалуйста.

– Твоя мама ушла, – сказала чужая женщина, присев на кровать рядом.

Анна Мария заплакала. Тихо, боясь рассердить ее, странную, такую похожую на маму и одновременно такую чужую.

– Я побуду вместо нее, – прохладная рука вытерла слезы и ласково потрепала девочку по волосам. – Спи.

Женщина склонилась и поцеловала Анну Марию в лоб. У нее были влажные, немного шершавые губы. На секунду сделалось жутко от этого прикосновения. Немама мягко улыбнулась, напомнив ту, прежнюю маму, и тихо выскользнула из комнаты без единого звука.

Анна Мария долго прислушивалась к разговорам за стеной иногда прерываемым смехом и другими громкими звуками. Она больше не плакала, после поцелуя немамы ей стало удивительно все равно. Не спокойно и уверенно, просто равнодушно. Вскоре сон сморил пятилетнюю девочку.

Руки истрепали лист до мелких лоскутков. Нырнув в воспоминание, Анна Мария по детской еще привычке вытягивала из листа плотные жилки, образующие его каркас, и механически обрывала остатки коричнево-рыжеватой лиственной плоти. Несколько таких обрывков упало в чашку, оставленную на полу.

Анна Мария отбросила в сторону скелетик. Подняла чашку и быстрым движением выплеснула за перила остывший чай. Квадратные плитки дорожки расцвели бледно-красной кляксой, но вскоре подбирающаяся из леса за рекой густая темнота поглотила цвета. Стало совсем холодно. Только теперь Анна Мария заметила, что ноги у нее давно озябли, а пальцы рук покраснели. Бросив последний взгляд на реку, почти невидную в ночи, она повела плечами и ушла в дом, обещав себе не оглядываться. Звон разбившейся чашки стал неожиданностью. Перила, на которых она стояла, были достаточно широки, чтоб там уместилось и блюдце. Анна Мария стиснула руки в кулаки, удержавшись от того, чтоб оглянуться. Просто разбитая посуда. У нее целая коллекция такой, восстановленной в кинцуги.