В голове мотыльком
стучится воспоминание,
но не может пробиться.
Юрий Каракур. «Фарфор»
Слишком больно я молчала,
Больше не могу.
М. Петровых
Мне не забыть день на излете апреля в Ростове. Ожидался освежающий дождь – вдруг собралась гроза.
Я ехала из своего районного городка в областной центр, чтобы встретиться с сыном.
После года с прогремевшим февралем и повергшим в отчаяние сентябрем я настояла на обязательных семейных встречах и, естественно, дорожила ими. Потребность в них для меня становилась только острее. И почему-то невольно вспоминалась сцена из шолоховского рассказа «Судьба человека», где главный герой сожалел, что перед отправкой на фронт оттолкнул причитающую жену, гневно осадив её, мол, нечего заранее хоронить солдата. Да только он вернулся, а семья погибла: немецкая бомба упала на их хату.
Когда ты живешь в приграничной с боевыми действиями области, когда над головой гудят вовсе не кукурузники, то можно ли поставить хоть сколько-нибудь на собственную жизнь? Я же волновалась за будущее единственного сына, не могла спать по ночам. И чтобы поймать своего двадцативосьмилетнего ребенка между двумя поездами (едет от невесты, а в ночь ему на тот, что увезет на работу), подскочишь как миленькая, несмотря на бессонную ночь (а они участились) и погодный прогноз, обещающий дождь. Я представляла столик у окна кафе и дождь за стеклом, отсекающий суету города, до которой тебе нет дела, пока ты исключение из неё, пока за поглощением, например, пиццы говоришь о незначительном: о спасенном коте от ополчившихся на него собак, о вчерашнем желто-оранжевом закате – и рассматриваешь запечатленное на фотографиях.
Сын давно не мальчик, его сепарация – позади, как позади учеба в университете, бакалавриат, магистратура, военная кафедра. И после шести лет, мы получили «не мальчика, но мужа», который стал вполне самостоятельным человеком. Впечатлившись личностью предпринимателя, наладившего бизнес в столичном регионе, сын устроился к нему и работает вахтовым методом: месяц проводит в Подмосковье, а месяц – дома.
Мы не договорились с сыном о конкретном месте встречи, но я размечталась о том кафе, где из общего зала к одному-единственному столику на втором этаже вела отдельная лестница. С этим кафе познакомил меня сын: мы приехали специально сразу после открытия, чтобы занять тот уголок. Окно выходило на аллею и создавался эффект небольшого парения над улицей, где рядом от тебя верхушки деревьев и небо. Мы были тогда вдвоем с сыном.
Звонок от его отца, моего бывшего, прервал мои мечтания.
– Мы едем в К. Ты с нами?
Получается, он решил увезти сына похвастаться перед ним купленным две недели назад на берегу Таганрогского залива домом? Утвердительность вопроса как чего-то, не требующего согласия с моей стороны, задела.
До сегодняшнего дня мы втроем встретились пару раз. Когда расписание у всех вразнобой, почему бы час-другой не посидеть вместе. Хотя наши отношения с бывшим мужем складывались не особенно и случались вспышки взаимного недовольства, но рядом с сыном мы избегали спорных, острых тем. Однажды, когда у меня самой между поездом и автобусом времени оставалось в обрез, было приятно, что мужчины приехали с другого конца города в привокзальное кафе. Худой мир лучше доброй ссоры, так почему бы не следовать народной мудрости.
Сейчас я только и нашлась ответить, что поездка в К. никак не входила в планы. Попросила не уезжать из города, дождаться меня. Звонить сыну и уточнять, почему не предупредил меня, не стала: он ещё в «Ласточке». Решил пожертвовать нашей встречей или рассчитывал, что я подстроюсь под них?
Отключившись, поняла, что слишком много за последнее время по отношению к бывшему скопилось раздражения. Словно пресловутая капля переполнила огромную бочку – буря в душе поднялась мгновенно.
Сейчас он небрежно спросил, не поеду ли с ними, но мой ответ ему был не нужен. Он увозил сына так же легко, как много лет назад убедил десятилетнего мальчика, что мама уходит от них, а не от мужа, и выиграл суд по определению места жительства ребенка, потому что уверил: