Фернандо Магеллан. Книга 2

В маленькой мастерской, устроенной в сотни шагов от воды на каменистом берегу, стучали молотки, всхлипывала пила, звонко пело железо. В тесном дымном срубе, с дырами-окнами, крытыми мутными волнистыми стеклами, с раннего утра возились люди. Чумазые юнги раздували мехи горна, гремели задвижками вытяжной трубы. Желтые искры вырывались из печи, сыпались в стороны, летели на грязный пол, затухали на сквозняке. Распахнутая настежь и подпертая валуном, обитая парусиной дверь выпускала наружу скапливающиеся под потолком клубы дыма. От чада и копоти слезились глаза, чесалось в носу текли сопли. Промерзшие моряки тянулись к теплу, искали случая помочь кузнецам поднести из-под навеса дрова, придержать доски плотникам, работавшим за грубо сколоченными верстаками в дальнем углу от наковальни.

Потный, румяный нормандец с «Сант-Яго» Ричард Фодис неторопливо строгал длинную узкую доску. Отросшие до плеч русые волосы, схваченные засаленной тесемкой вокруг головы, колыхались, вторили движениям большого здорового тела. Зажав веснушчатыми лапами рубанок, утонувший в огромных ладонях, медлительный и неразговорчивый Фодис с удовольствием делал привычную работу, добродушно поглядывал на больного священника.

В драной рясе, с непокрытой головой и голыми ногами, жалко поджав тощие коленки, Антоний сидел на куче ароматных стружек, пахнувших свежестью расколотого дерева. Раскрыв единственную сохранившуюся у него ценность – Библию, францисканец водил по цветным строчкам тонким пальцем со сломанным ногтем, шевелил синими бескровными губами, читал вслух срывающимся голоском, хрипел и кашлял в кулачок, чтобы слюни не падали на страницы:

Вьющаяся стружка змейкой ускользала из-под рук плотника. Ему казалось, будто дереву больно и оно зашевелится под серебристым ножом, сморщится, всплакнет глазами-сучками. Он потянул носом, почувствовал запах парного молока, сосновой смолы. Усталые глаза Фодиса удивленно расширились, в них заплясали бесенята-огоньки пламени печи, гудевшей ровно и сыто. Шумно раздувая ноздри, он глубоко вздохнул, поискал кувшин с молоком, но спохватился,  – отер ладонью лоб, почесал белесые волосики на груди, поправил доску. Антоний шелестел пожелтевшими страницами:

– Это написано обо мне,  – решил монах.

– Какие у вас грехи?  – не удержался Фодис.

Антоний вздрогнул, будто очнулся от сна, посмотрел на плотника затуманенным взглядом, словно видел его вдали на рыхлом сыром снегу.

– Если вы грешны, как же нам жить, надеяться на Царство Божие?  – с трудом подбирая слова, спросил нормандец.  – На вас нет и сотой доли грехов простого матроса.

– Болит,  – поморщился францисканец,  – вот здесь.  – Он коснулся груди, закашлял.  – На душе гадко.

– Это от простуды, а не от грехов,  – подсел к нему плотник.

Куча стружек разом опустилась, Антоний скатился на пол. Фодис легко подхватил его, притянул к себе.

– Разве можно ходить в такой рясе?  – укоризненно произнес он, брезгливо разглядывая рванье.  – Босиком по снегу… Неужели у вас нет теплой одежды?

– Я все роздал,  – простодушно ответил капеллан.  – Так ходил святой Франциск. Я буду, как он, пока не замолю грехи.