Фагримор: Прах и Закон

Он не помнил, сколько времени находился здесь. Дни в Велдранне не сменялись ночами – не потому, что их не существовало, а потому, что разницы не было. Свет, льющийся с неба, был густым, пепельным, нерешительным. Он не освещал, а едва очерчивал. Мир казался выцветшим отпечатком самого себя, и сам город – как след, оставшийся на месте, где когда-то жило что-то настоящее.

Наарн жил в Южном Квартале, хотя слово «жил» больше подходило к мебели. Он обитал. Дышал. Питался. Двигался медленно, как всё в этом городе. Резкость могла быть расценена как сопротивление. А сопротивление – как преступление.

Велдранн когда-то был столицей Норд-Венсийского союза. Тогда были флаги, выборы, праздники. Так гласили таблички на углах улиц. Но улицы давно не слышали человеческого смеха – только скрежет шагов и шелест пепла. Город был рассудком, потерянным в медленном безумии. Его жители – не рабы, не заключённые, не жертвы. Просто тени, решившие остаться. Или забывшие, что когда-либо хотели уйти.

Стражи правопорядка – семеро на каждый район – не позволяли ничего: ни вопросов, ни отклонений от маршрута, ни попыток взглянуть за стены. Каждую неделю на Центральной площади проходили показательные казни. Никто не сопротивлялся. Наарн, стоя в толпе, наблюдал, как очередного «беглеца» вбивали в асфальт электрическими анкерами, как пепел трепетал на его теле. Но никто не отводил глаз – страх смотрит в лицо тому, кого он порабощает.

Он не знал, почему в нём появился зуд. Не мысль, не план – просто дрожь. Он начал прислушиваться: к шагам стражей, к маршрутам патрулей, к шелесту механических дверей. Кто-то внутри него не хотел продолжать. Не ради света, не ради свободы. Ради движения.

Подземные уровни Велдранна были запрещены. Старые технические шахты, соединяющие сектора, заваленные лифтовые шахты, забытые тоннели, по которым когда-то ходил городской транспорт. Он нашёл одну из таких шахт. Проник туда в дождь, когда обзору мешала влага и ржавчина. Там пахло мокрой плесенью, и каждый шаг отдавался гулом в пустоте. Он шёл, не зная, приведёт ли путь к выходу или в тупик.

Но главное – шёл.

Два дня спустя он заметил движение. Один из стражей – возможно, тот, кого давно считали неактивным – появился в тоннеле. Кто-то из жителей доложил. Или сами стены шепнули. Велдранн не прощает молчания – он требует подчинения даже от тех, кто ничего не говорит.

Они встретились у подземного шлюза. Наарн не говорил. Страж тоже молчал. Но когда дубинка поднялась, он понял: назад не будет. Схватка была быстрой, скомканной, без мастерства. Лишь отчаяние, тяжесть удара, боль, снова тишина.

Он проломил решётку шлюза. За ней – лестница, ведущая вверх. Ступени казались бесконечными, и с каждым шагом он чувствовал, как Велдранн остаётся где-то внизу – не телом, а кожей. Город не отпускает. Даже когда ты ушёл, он внутри.

Он выбрался наружу.

Перед ним был край платформы. Платформа висела над чёрной долиной, когда-то бывшей промышленной зоной. Теперь там – пустота, исписанная ветром. За ней – горизонт, покрытый осколками зданий, будто мир разбили и попытались склеить неумелыми руками.

Позади него – гул сирены. Они узнали.

Он побежал.

Впереди был не рай. Не ответ. Только Фагримор.

Но даже в этом безмолвии, среди ржавого пепла и умирающего ветра, было нечто, чего не было в Велдранне: возможность не быть таким, каким тебя сделали.