Ерунда какая-то
Чтобы что-то понять, надо что-то пережить.
(летающий мем)
Случилось так, что веранда нашей дачи оказалась гостеприимной, и на ней субботними вечерами стали собираться некоторые соседи по дачному поселку и друзья, временами наезжающие из города. Чтобы наши посиделки не превращались в обычную пьянку, кто-то предложил рассказывать истории из собственной жизни, по возможности без вранья и сидения в смартфоне. Некоторые оказались интересными.
Зацепила одна история, вернее две, рассказанные одним соседом. Схожее их окончание, хотя происходило это в разное время и в разных местах, подтвердило наблюдение, что какая-нибудь невзрачная мелочь может «роковым образом» повлиять на жизнь человека. Может быть наш рассказчик говорил не только о себе, а где-то что-то подслушал? Да какая, собственно, разница, с кем это происходило и где.
***
Степан Алексеевич Городецкий был старшим научным сотрудником со степенью и работал на одной из кафедр одного из уважаемых, старейших ВУЗов Советского Союза. Занимался он в основном научной работой и помимо нее читал еще курс. Одним словом, был уважаемым уже, хотя и молодым еще, человеком.
Как-то в понедельник, в половине девятого, в прескверном состоянии духа Степан Алексеевич отворил дверь своей лаборатории. Вчера он крупно повздорил со своей женой, в результате чего, расстроенным, ушел сегодня из дома даже не попрощавшись. Сегодня он улетал в командировку в Ростов-на-Дону. Командировка эта, на взгляд Городецкого, была бесполезной и некстати – близилась к завершению подготовка эксперимента, от которого он многого ждал, а командировка съедала время, но отказаться было нельзя, так как завод хотел увидеть текущие отчеты по теме, чтобы послать в главк свой.
За пять минут до девяти пришел его ближайший помощник Генрих Илинич.
– Привет!..– сказал он удивленно, обнаружив начальника на рабочем месте. -Что случилось, Степан? Ты не едешь в Ростов?
Городецкому не хотелось распространяться о своей домашней жизни, он пробурчал что-то и перевел разговор на завершение подготовки эксперимента.
– Мы же в пятницу с тобой все проговорили. Зачем повторяться? – опять удивился Генрих и с видимой неохотой, достав необходимые бумаги, уселся рядом с Городецким.
Вошли двое молодых специалистов, работающих у них с прошлой осени. Генрих взглянул на часы и показал им кулак – было 12 минут опоздания.
Через пять минут разговора с Генрихом Степан Алексеевич понял всю его никчемность. На Генриха можно положиться: за три дня его отсутствия Генрих сделает все, что нужно.
– Ну ладно, все ясно, – сказал Степан Алексеевич.
– И я о том же, – ответил Генрих, убирая бумаги.– Что все-таки случилось?
– Да ерунда, домашние неурядицы.
Генрих усмехнулся, похлопал Городецкого по плечу и сказал:
– Ничего, слетаешь в Ростов, проветришься. Там, наверное, еще тепло, октябрь…
Договорить он не успел – вошла Люда Терещенко, их лаборантка. Она не ожидала увидеть начальника на работе и несколько растерялась, но затем быстро взяла себя в руки и объяснила свое опоздание (сорок пять минут) тем, что разговаривала в коридоре с подружкой.
Степан Алексеевич знал порядки своего института, а вернее сказать беспорядки, на которые никто и внимания не обращал, но у него было плохое настроение, и он выговорил Людочке за опоздание. Та покрылась пятнами и с остервенением стала сортировать электросхемы.
От всего этого Городецкому стало совсем скверно. До вылета оставалось какое-то время и, чтобы хоть как-то отвлечься, он пошел в соседнюю лабораторию. Но те, кто ему был нужен, куда-то вышли или еще не пришли – точно никто не знал. Степан Алексеевич подошел к Игорю Ащеулову. У того был «творческий кризис» – не ладилась схема, им разработанная, – и он читал «Новый мир».
– Может сгоняем партейку, – предложил ему Степан Алексеевич.
Игорь поднял на него глаза от журнала.
– Вы же вроде в командировке?
– Поэтому и предлагаю партию сыграть.
Повторять приглашение не понадобилось – Игорь был страстным шахматистом.
– Пойдемте к вам, там спокойнее, – сказал он, откладывая журнал.
Через несколько минут для них уже ничего не существовало, кроме бесконечного разнообразия жизни, которой живут, вот уже не одно столетие, 32 фигуры на клетчатой доске. Степан Алексеевич успокоился, забыв о всех неприятностях и еще не знал, какие новые сулит ему это временное блаженство мозга и души. На третьей партии, когда счет был один-один, в лабораторию вошли заведующий кафедры и парторг.