Ехал Грека

Грека смеялся. Какое там – булькал, хрюкал и едва не давился смехом.

Егор невольно сжал кулаки. Он как про́клятый перся в эту глухомань, в пять утра вскочил, чтоб застать хозяина до обеда; час плутал по деревне, отыскивая нужный дом; его облаяла и чуть не укусила дворовая собака, а встрепанный парень с вилами принял за вора, и Егор долго объяснял, что ему, собственно, надо потолковать с Грекой. Каким Грекой? Да шут разберет, лично не знаком. Говорят, ему за сорок, курчавый, смуглый, шрам у виска. Живет, если не ошибаюсь, здесь.

Парень кивнул и, крикнув кого-то, ушел кидать навоз, а Егор сидел на веранде, томясь ожиданием, и думал, как начать, чтоб не сочли за идиота. Вышло, должно быть, неубедительно. Грека, цыганистого вида мужик с серьгой в ухе, надрывал животик, потешаясь и ни капельки не сочувствуя. Ржал, подлец, в голос. Настроение вконец испортилось.

– Ты чего? – мрачно спросил Егор. – Я тебе клоун, что ли? Да я… – Он встал из-за стола, с грохотом опрокинув табурет.

Грека в изнеможении махнул рукой: погоди, мол, дай отдышаться. Еще содрогаясь от хохота, посмотрел на приезжего. Глаза у того были злые, серьезные, с красными трещинками сосудов. Ишь, разошелся, подумал Грека. Даст в ухо, в ответ не заржавеет – и загремит гостенек в больницу на процедуры.

– Вспомнилось, – выдохнул, оборвав смех. – Ходил тут один. Приставучий, знаешь. Хотел странного. Ты садись, в ногах правды нет.

– Я, блин, сяду, – буркнул Егор. Подозрительно уставился на собеседника. – На придурка тощего намекаешь, в майке который?

– Да ни боже мой!

Егор тяжело оперся о стол. Сказал, тоже тяжело, с угрозой:

– По делу говорить будем или языком молоть?

– По делу, ешкин кот, – согласился Грека. – Деловые все, прям жуть.

Сев на табурет, Егор углубился в подробности. Подробности давались с трудом, клонило в сон; Егор тер набрякшие веки, пытаясь сосредоточиться. Грека больше не смеялся, только хмыкал невпопад. На распахнутых во двор окнах веранды колыхались занавески, белые, тюлевые, с крупным рисунком. Профиль Греки выглядел на их фоне почти черным, лишь в волосах блестели седые прядки.

– Кто ж тебе присоветовал? Дурак небось какой? – Грека вытянул губы трубочкой и скосил глаза к переносице, изображая советчика.

Егор усмехнулся.

– Похож? – поинтересовался Грека.

– Нет, – отрезал Егор. – Цену ломишь? Сколько?

О стекло с жужжанием билась муха; залетела, глупая, а выбраться никак. Залетел ты, Егор, запутался, издевательски гудела муха. Не гулять тебе уже, не радоваться. Егор помотал головой, отгоняя вздорные мысли.

– Я ж не цену. – Грека пригорюнился, насупил жидкие брови. – Отвезти, значит? Ты вообще соображаешь, что просишь? Я что, себе враг? У меня отдых, видишь – сено, скотина. Молоко парное. Воробьи под крышей чирикают. Пока не оклемаюсь – ни ногой. Отвезти его, ишь, прыткий.

– Перевезти, – поправил Егор. – Временно.

– Нянькаться с тобой. Перевези, да забери, да сопли подотри. Когда?

– Завтра.

Грека постучал пальцем по лбу:

– С ума спрыгнул?

– Давай без понтов. – Егор наклонился, будто собираясь сграбастать Греку за ворот. – Мне сказали обратиться к тебе. Я обратился. Говори сколько – расплачусь.

– Хорошо, – по лицу Греки пробежала тень, – давай без понтов. Вижу, здоровый ты, молодой. Спишь крепко?

– Ну, крепко, – растерялся Егор.

– А кто-то, знаешь, спит плохо. Бессонница, понял? Ты молодой, наверстаешь. Так что…

Егор охнул.

Плеск воды, плеск весел; рябь за кормой, лунные блики. Лодку качает на пологой волне, берег подернут дымкой. Ближе, еще ближе. Скрипят уключины; вкрадчивый скрип еле слышен. У берега, с правого борта – камыши. Гребок. Второй. Пахнет тиной. Чш-ш-ш, ветер в камышах. Легкое качание. Легкое касание. Холодок в онемевшем затылке, слабое покалывание. Нос лодки тычется в берег. Сквозь дымку…

Плеск? Лодка? Камыши?!

Сгинуло.

Воздух тек киселем, дышать и то было трудно. Егор свернул к ларьку за минералкой и, отойдя к забору, куда падала тень от берез, разом ополовинил бутылку. На территории школы, сейчас безлюдной и тихой, шаркал метлой дворник. Шарканье постепенно отдалялось, вскоре дворник свернул за угол. Плеснув на руки, Егор обтер разгоряченное лицо. Немного позавидовал дворнику: убирать, считай, нечего, помахал метлой, и свободен. В офисе, наоборот, ни минутки свободной – шум, гам, телефоны разрываются; бумаги, письма, клиенты. Ладно, Климов, не прибедняйся и не сравнивай. Он бросил взгляд на часы – пора. Толпа, потная, пестрая, целеустремленная, бурлила в пяти шагах. Егор не спеша допил остатки, готовясь окунуться в толчею и нырнуть затем в ближайший омут метро.