Жил в деревне Свистихино в работниках у богатого мужика Терентия Шалина паренек осьмнадцати лет Егорка. Незаменимый был работник. Несмотря на свои малые лета работал за двоих, а то и за троих. Да это и не удивительно, потому как крепкий рослый был парень, да и не привередливый.
Сам-то Шалин держал постоялый двор на Муромской дороге. Хоть и недалече оставалось путникам до Вязников, но останавливались у него иные люди, кому сразу в город не резон было въезжать по разным причинам. Ночевали, осматривались. Хорошо приплачивали Шалину за тайну. А тот делился с приставом вязниковским Прокофичем, который в честь этого не очень любопытствовал по поводу того народца. Он наезжал к Шалину только чаю до пятого пота напиться да за мздою.
Работы у Егора хватало. И кузнечил, и подковывал коней, и сторожил ночами постоялый двор да и по иным разным работам был мастак. А коли просили тайные постояльцы о чем-либо разузнать в городе ли, в окрестностях ли, услужлив был. Иной раз и поспать-то ему как следует не приходилось. Да ничего, привык. Когда удавалось, середи дня ли, середи ночи, свертывался калачиком, ровно кот, и вздремывал или на полатях, или в сарае, а то и под кустиком до очередного зова хозяйского. Ничего, не жаловался.
Денег Егору Шалин не платил, но кормил знатно. За стол с собой сажал. Щи, каша, студень, пироги – все было по нраву Егору. Одевал со своего плеча. Деньги пареньку были без особой надобности, хотя он их и имел. Тайные постояльцы, коль хорошо услужишь, клали в ладонь монеты. Не считая, складывал их Егор в особую тряпицу и, завязав, прятал в курятник. Узлов таких у него накопилось с дюжину.
Шалин Егорку уважал особо за трудолюбие и безотказность. Только вот жена шалинская Настасья Спиридоновна была жадноватой бабой. Поварчивала она, казалось ей, что Егор слишком уж много ест, и не нравилось ей, что Терентий Семёнович сажал слугу за один стол с семьей:
– Ел бы последки со стола, ничего бы с ним не приключилось. А тут, фу ты, ну ты, ножки гнуты, ставь ему, как всем отдельную миску. Щи наливай с первой сметаной, кашу накладывай с нерастворенным маслом. Больно уж много почету!
Но протестовать особо Настасья Спиридоновна не бралась, побаивалась мужа. Зато все иные: десятилетний Прошка, русый симпатичный мальчуган, и дочка Елена были не против того, чтобы Егор сидел с ними как равный.
Елена (про себя Егор называл ее Алёнушкой) была для него особым светом. Уж он и боялся открыто смотреть на нее, стеснялся. Было ей годов пятнадцать. Глаза привораживают, губы манят, коса до пояса. А коли улыбается, даже в ненастье день озаряется солнышком. Любил Егорка любоваться ею из какой-нибудь потайки: уж как она и говорит, уж как она и молчит, сосредоточившись за вышиванием.
Ну, а сама-то Елена, хоть и не была против Егорки за столом, но замечать его не замечала. Конечно, поговорит, пошутит с ним, посмеется, да и всего-то лишь.
А ведь недурен он был собой, ну а кто таков, слуга, батрак! Да, и по правде сказать, не засматривалась она еще на парней.