Два дровосека

Хруст и Щепа с натугой одолели крутой подъём, свернули в переулок, втянули за собой вязанки и остановились возле приёмного пункта. Хруст отпустил верёвки, поглядел на глубокие рубцы, оставшиеся на ладонях. Покачал головой и сплюнул. Нитка тягучей слюны прилипла к груди, растянулась и повисла до самой земли.

– Сам виноват, – констатировал Щепа, глядя, как коллега с омерзением стряхивает харчу. – Плеваться – некультурно.

– Если не прекратят задирать норму, начну брать на смену нектар, чесслово, – проворчал Хруст, проигнорировав замечание. – А что? Промочил горло и веселей дрова щёлкать.

– Кто бы так отказался, – хмыкнул Щепа. – Да не положено.

– Положено, не положено, – завёлся Хруст, соскребая с себя остатки липкой дряни. – Известно, что у них в начальственных головах положено-расположено: опилки вместо мозгов. А что, удобно маскировать-то – и то серое вещество, и это.

– Тише ты, – заозирался Щепа, пристраиваясь в хвост очереди на сдачу брёвен. – Выгонят с работы чего доброго! Сам знаешь, что бывает с теми, кого увольняют. – Щепа инстинктивно поёжился и подтянул свою вязанку поближе. – Из города мигом выставят, а там… у-у-у, солдаты всякое рассказывают.

– Или пусть жалованья добавят, – невпопад продолжил Хруст. Толкнул локтём впередистоящего трудягу: – Правильно я говорю, дружище?

– Я бы от чарки нектара перед сменой не отказался, но не велено, – рассудительно отозвался рабочий. – А вот насчёт жалованья – это ты верно подметил. Норму задрали, пусть и компенсацию подгонят.

– Вот! – обрадовался поддержке Хруст, потрясая натруженными руками – Я и толкую: пора профсоюз забубенить! И тогда-то попляшут начальнички-тунеядцы, тогда-то пусть пощёлкают шишечки-иголочки, как трудовой класс! Верно, мужики?

– Верно, наверно, – отозвались из первых рядов.

После того, как дневную норму увеличили ещё на пятнадцать процентов, градус недовольства в рабочей среде вырос. Но тунеядцы-начальники потому и зовутся тунеядцами, что башковитые: они этот градус быстро уровняли снижением цен на нектар. Один градус другим компенсировали. А что, разумно. Чем не грамотное управление персоналом?

– Давай уже, двигай свои волокуши! – Кладовщик пощёлкал в воздухе пальцами и отвлёк Щепу от праздных размышлений. Дровосек и не заметил, как подошла его очередь. – Ау! Чего тупишь? Самому мне, что ли, твою кучу на весы тащить?

Щепа спохватился, стал суетливо подтягивать вязанку к круглому блину приёмных весов, подёрнутому плёнкой мелкого сора, опилок и пыли. Фыркая от натуги, он скатил на весы брёвна и попытался выровнять их, но один настырный ствол так и остался лежать наискосок. Ну и шут с ним! Щепа отодвинул пустые волокуши и вытянул шею, чтобы увидеть, настолько отклонилась стрелка счётчика.

Сзади, прямо в ухо, забубнил Хруст, уже не столь смело и громко в присутствии кладовщика-тунеядца, но всё так же недовольно:

– Тащи, двигай, подтяни… Только и умеют командовать да норму считать. Нужен профсоюз. Говорю тебе – нужен.

– Можешь помолчать, а? – шикнул Щепа через плечо. – Штрафанут сейчас за твоё зюзение!

– Зюзение зюзению рознь, – огрызнулся Хруст. – Кое-кто благодаря зюзению и в люди выбиться может, между прочим.

– Ты, что ль? – хрюкнул со смеху Щепа. – Хорош мои салазки смешить!

– А что? Может, и я. Вот возьму и организую профсоюз, будешь знать, – буркнул Хруст. И угрожающе подытожил: – Сегодня же начну народ вербовать. После смены.

Кладовщик поцокал языком и сказал, разведя руки в стороны с деланным сожалением:

– Четырнадцать и три четверти. Четвертушки до нормы не хватает.

У Щепы внутри всё похолодело, усы сами собой встопорщились и защекотали под носом. Как же так? Всё утро горбатился! И какой-то чёртовой четверти не хватило…

– Не может быть, – пробормотал он.

– Может, – убедительно кивнул кладовщик и развернул циферблат счётчика. Стрелка качнулась и застыла, между цифрами «14» и «15». Ближе к последней, но не доходя. – Так что нынче ты без жалованья.

– Начальник, а начальник, ты глянь: бревно-то криво легло, – вмешался Хруст.

– Где? – нахмурился кладовщик.

– Да вот же!

Хруст с силой пнул лежащий наискось ствол и, пока тот грузно скатывался вниз, незаметно поставил ногу на краешек весового блина. Как бы между делом облокотился на колено.