Старушка отложила гребень. Солнце прыгало в окна, отталкивалось от зеркал, прыгало обратно – и кусты за окном трепетали, ловя лучи на ладони листьев.
– Спасибо, Ке́ра.
Господин Ватро́ откинулся в кресле, привычно прижимая к себе искалеченную давней раной правую руку. Его экономка уже который год расчесывала по утрам его волосы, собирая в хвост, а он все никак не мог избавиться от неловкости за то, что ей приходится оказывать ему эту услугу.
Старик поднялся с кресла и вышел из дома – погулять перед завтраком. За его маленьким садом давно уже никто не ухаживал, бонниевые деревья заросли паршой, а плоды их измельчали и стали кислыми. Ватро шел по саду, и роса с высокой травы сыпалась на его башмаки. Кусты багрового берра тоже выродились, вытянулись волчками. Старик бездумно пошевелил их. Цветов не было – выгоревшие жалкие бутоны на старых ветках. Уже второй год не было цветов.
Дойдя до колодца, старик приподнял крышку и заглянул в гудящий сруб.
– Эгей, – сказал он, чтобы послушать эхо. Вода была близко.
Сегодня надо было решить, звать ли на именины, кроме старины Нажеле́да с женой, второго соседа, приезжего из-за моря, На́йрта Ини́ру.
– Господин Ватро! Завтрак! – послышался голос Керы.
– Иду! – отозвался он. – Иду-иду.
– Говорят, к господину Найрту гость недавно приехал, – Кера разлила взвар по чашечкам.
– Господину Инэ́ру, – машинально поправил Ватро.
– Ну да. Не привыкну никак к их заморским именам.
– Ты садись, Кер.
Старушка присела, пододвигая к себе вторую чашку.
– Такой, говорят, «благородный барин». А Оха́на говорит, что он – милый мальчик, – Кера по-доброму посмеялась.
– Милый мальчик?
– Охана говорит…
– Охана твоя скажет.
Плохо представлялось, что к этому нелюдимому Найрту Инире кто-то приехал в гости, а уж тем более «милый мальчик».
– Сын, что ли?
– Не знаю. Сама-то я не видела.
Ватро посмотрел на Керу.
– Я вот думаю, приглашать мне Инэра-то?
– А пригласите. Только с гостем. А то в кои-то веки новый человек, да еще из-за моря…
– … да к тому же «милый мальчик», – подыграл Ватро.
Кера опять посмеялась, щуря рассеянные глаза.
– Что с Оханы взять. Все ждет, непутевая, благородного рыцаря.
Ватро ухмыльнулся:
– Ну, не так уж это невозможно.
– А я что? Я ж ничего не говорю. Бывает… что топор всплывает, – на щеки госпожи экономки лег слабый румянец. Она пододвинула блюдо с лепешками ближе к Ватро.
– Приглашу, – решил Ватро. – Хотя, честно сказать, не нравится мне этот чужеземец.
– Ох… на хуторах бабы его колдуном считают. Мол, он ночами в вару́гу черную перекидывается, да летает над землей, козни строит. Падеж, говорят, того года – не его ли рук дело.
– Ха, – сказал Ватро, – ну конечно, их послушать…
– Ну про варугу, предположим, это для пущей красивости, – продолжала Кера, – и падеж тот из-за «злого ветра» был, так и десять лет назад был, забыли уже все, что ли? Но вот, что человек он недобрый, это да… не просто так же турнули его.
– Да кто его знает, – возразил Ватро, – за что его турнули и турнули ли вообще.
– Ну да, сорвется кто-то за море в нашу глушь от хорошей жизни.
– Не скажи. Люди разные бывают. Ты вот домоседка, да и я – не было бы войны, сидел бы дома. А бывают такие, с гвоздем в седалище, им лишь бы куда…
Кера помрачнела, громыхнула чашкой некстати. Ватро, сообразив, что зря напомнил, неловко потер подбородок, откашлялся.
– В общем, – протянул он, – как Охана явится, ты ее мне пошли, я ей письма передам.
– Да, господин Ватро, – сдержанно кивнула Кера.
Ватро, чувствуя вину, губы покусал, головой покрутил.