Зал Шереметьевского аэропорта, в котором шла посадка на несколько рейсов сразу, напоминал палубу парохода «Титаник» в последние минуты перед гибелью. Потоки пассажиров устремились на палубу, где люди с погонами ядовито-зеленого цвета стерегли подходы к спасительным трапам.
Время еще осталось. Марксина Ильинична задерживалась. Андрей, не выносивший скоплений народа, украдкой поглядывал на часы. Конечно, идеальная жена не заметит такого взгляда, но Лидочка не удержалась и спросила, куда он торопится. По ее словам можно судить, насколько она была раздражена и взвинчена почти бессонной ночью и стечением неприятных обстоятельств, которые словно сговорились, чтобы не пустить Лидочку в Англию. Она готова уже была им подчиниться, но стечение других обстоятельств толкало ее в эту поездку. Ни один из вариантов Лидочку не радовал. Андрей об этом знал, и не следовало ему украдкой глядеть на часы. Посмотрел бы открыто.
Так Лидочка ему и сказала.
К счастью, Андрей сохранил чувство юмора и сказал:
– Мышка у нас некормленый.
Кота Мышку забыли накормить, потому что опаздывали, вернее, казалось, что опоздают. Это происходило от уверенности Лидочки, что машина не заведется, а на площади Белорусского вокзала будет пробка, хотя непонятно, кому придет в голову устраивать пробку у Белорусского вокзала в семь утра.
– Сейчас я тебя освобожу, – сообщила Лидочка мужу.
– Спасибо, – беззлобно ответил Андрей.
– О чем ты думаешь? – спросила Лидочка.
– Я думаю о том, что приехал Миклош.
Лидочка чуть было не произнесла самоубийственное словосочетание: «Опять пьянка!», но сдержалась. А Андрей догадался, что она хотела сказать, и рассмеялся.
Миклош был их общим приятелем, археологом из Будапешта, полагавшим, что в гостях обязан вести себя, как венгр за границей. То есть неумеренно буйствовать и неумеренно шиковать.
– Вы Лидия Кирилловна? – спросила женщина лет шестидесяти из тех блюдущих себя дам, которых неприлично называть старухами. Такие женщины всю жизнь торопятся, чтобы утром успеть в бассейн, вечером к внукам. А по воскресеньям полоть морковку и вскапывать грядки. Именно такие женщины занимают самые пристойные места в консерватории или на премьере у Захарова. Детей же они в свое время взрастили на жалованье младшего научного сотрудника и нередко без отцов.
– Марксина Ильинична?
– Я решила добраться на автобусе, – сказала Марксина Ильинична. – Сумка у меня не тяжелая. Все рассчитала, а поезд в метро встал в туннеле. И стоял двадцать две минуты. Я думала, что сойду с ума.
Лицо у Марксины Ильиничны было относительно гладким, ухоженным, волосы покрашены удачно, глаза чуть подведены. Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом…
– Ты что? – недоуменно спросил Андрей. Значит, она заговорила вслух. Это опасно и стыдно.
– Это Киплинг. А может быть, я ошиблась, – ответила Лидочка.
– Вот эту сумку вы отдадите Славе, – сказала Марксина Ильинична. – А этот пакет, поменьше, для Иришки. Вот здесь письма, пожалуйста, не потеряйте. Тут и от меня, и от Аллы.
Лидочка уже знала, что Алла – жена Славы, сына Марксины Ильиничны, живущего в Англии. Слава и Алла расстались давно, несколько лет назад, но у них есть общая дочь по имени Иришка. У Аллы сложная личная жизнь, поэтому Иришка, как и бывает с детьми, одинокие матери которых специализируются на сложной жизни, жила с бабушкой. А на каникулы уехала к папе. Все ясно и очень современно. Кстати, Алла через месяц собирается в Лондон. Тоже погостить.
Конечно же, Марксине Ильиничне не меньше шестидесяти – уже к середине тридцатых годов детей перестали называть идиотскими кличками в честь вождей пролетариата и достижений народного хозяйства.
Андрей запихнул сумку Марксины Ильиничны в чемодан жены. Марксина тем временем описывала Лидочке содержимое свертков и пакетов на случай, если таможенник спросит об этом. И тогда нужно будет ответить, где лежит буханка черного хлеба, куда спрятана икра и босоножки Иришки, без которых она не может жить. А вот здесь последние газеты и журналы. Слава порой так тоскует без наших сплетен и недоразумений. У нас в бассейне есть одна женщина, ее муж заведует отделом в «Огоньке»…