Лето 1822 года, Усть-Манск
– Значит так, Кирьян, – неспешно говорил купец первой гильдии Порфирий Ананьевич Смолянинов, прихлёбывая из расписного блюдца чай со смородиновым листом, – сегодня мы с тобой поедем деляны в бору осматривать.
Кирьян Парфёнов, управляющий делами торгового дома «Смолянинов и сын», согласно кивал, сидя напротив хозяина и благоразумно набив рот пирогом с вязигой. Хозяин был груб, но справедлив. Он любил поощрять своих помощников, но и спрашивал с них по полной в тех случаях, когда подручные давали слабину или, не дай бог, мешали хозяину проворачивать выгодные сделки.
– Задумал я лесом строевым заняться, – продолжал неспешно Смолянинов, прикусывая от румяного калача с маком. – А тут его – немеряно! Взять бы хоть долину Ушайки. Ну, торговый же лес стоит! Я, как в прошлом году с Тимофеем Валерьяновичем туда на охоту съездил, до сих пор не могу сердце успокоить: первостатейный лес стоит! По десяти рублей за погонную сажень можно взять!
– Истинно так, хозяин, – пробормотал наконец, прожевав пирог, Парфёнов. – Чудный лес по Ушайке растёт. Даром что государев…
– И что с того, что государев? – немедленно набычился Смолянинов, наливая в блюдце подостывший чай. – Император наш, Александр Павлович, великодушен и щедр! Ежели есть в чём-то польза для него, так пожалте, господа хорошие, делайте! Государь всегда жаловал купеческое сословие. И не зря! Именно мы, торговые люди и предприниматели, опора трона и монархии!..
Кирьян, почуяв, куда заносит хозяина, решил не усугублять и извинительно пробормотал:
– Истинно так, Порфирий Ананьевич!.. Так что – едем смотреть?
– Говорю же: деляны в сосновом бору, что стоит по-над берегом Ушайки. Всего-то вёрст пять-шесть от Усть-Манска. Прямо сей же час и поедем!..
«Сей же час» растянулся до обеда. Смолянинов сразу после завтрака отправился в церковь – поставить свечку за успех предстоящего дела. Потом заглянул «на минуту» к своему давнему приятелю Тимофею Игнатьевичу Бастрыгину, знатному купчине и непревзойдённому игроку в карты. Расписали «пульку», потом вторую… а там и обед.
К конторе земельной управы подъехали аж в третьем часу пополудни! Уездный землемер Василий Климов, полукровка, с типичным скуластым лицом и чуть раскосыми глазами цвета спелой лещины, ждал их на крыльце конторы, переминаясь с ноги на ногу и держа под мышкой казённый кожаный портфель.
– День добрый, господин Смолянинов, – произнёс он, кланяясь и подходя к пролётке. – Припозднились вы однако… До делян-то путь неблизкий.
– Ничего, Василий, авось успеем до темноты, – отмахнулся купец. – Чай, дни нонче долгие…
Коляска, запряжённая парой молодых кобыл, резво покатилась по немощёным улочкам Усть-Манска – прочь от каменных особняков торгового центра, мимо основательных, двухэтажных срубов торговых людей и покосившихся, почерневших пятистенков прочей усть-манской голытьбы.
Полчаса спустя коляска миновала восточную заставу и запрыгала по глинистым ухабам вдоль куцых полей ржи, что притулились по правому берегу неширокой, извилистой Ушайки.
– Надобно будет здесь торную дорогу проложить, – покачал головой Смолянинов, морщась от тряски. – Негоже уважаемым людям по кочкам трястись.
– А зачем уважаемым людям сюда ездить? – рискнул спросить Парфёнов, придерживаясь обеими руками за скамейку, чтобы не свалиться на пол коляски. – Тут и смотреть-то не на что.
– Это пока не на что! А я вот велю на деляне, что на яру, усадьбу поставить – и вид приятный, и до города недалеко.
Коляска шустро катилась в гору и вскоре выбралась на высокий яр, откуда и впрямь открывался чудный вид на окрест – извилистая неширокая долина Ушайки, поросшая ивняком и таволгой, а вдалеке – пологие гривы, ощетинившиеся золотисто-зелёным ёршиком строевого соснового леса. Налево от яра тоже начинался чистый и светлый сосновый бор, с негустым подлеском из рябины, калины и смородины, с тёмно-зелёным, будто лакированным, ковром зарослей черники по неглубоким ложбинам.
– Экая красота! – невольно крякнул Порфирий Ананьевич, привстав в коляске и оглядываясь. – А, Кирьян?..