Дом без адреса

Деревня Подлески. Поздняя осень. Сумерки.

Избы смотрели друг на друга выбитыми глазами окон.

Сырые доски, обвалившиеся заборы, выжженная трава.

На улицах – никого. Ни собак, ни людей. Только ветер, как старик с астмой.

В одном из домов, в самом большом, двухэтажном, обшитом досками, на первом этаже – земля вместо пола, только кое где местами еще имеются доски, серые, грязные, с гнилью. Печь, вымерзшая у одной из стен. Железная кровать с провалившимся матрасом. И мужчина.

Старик. Лет под восемьдесят.

В тёплой, но рваной куртке.

Он сидел у стены, обняв колени. И молчал.

На столе – пусто. Под ногами – мешок с черствым хлебом, крапива в жестяной миске.

Он не знал, как сюда попал.

В памяти – обрывки: разговор, бумага, машина, смех. Потом – тьма.

– Мы вам тут рай сделаем, дедушка. Покой, тишина, здоровье…

– Документы подпишем – и отдыхайте…

Он подписал.

Теперь – ждал смерти.

Алиса Воронцова листала в компьютере список регистраций сделок с недвижимостью за последние полгода.

Рядом стоял Воробей с чашкой кофе, смотрел через её плечо.

– Вот смотри. Пожилой мужчина, Пётр Алексеевич Яковлев, 1939 года рождения.

До осени числился собственником квартиры в «брежневке» на Октябрьской.

– А в октябре – продал жильё.

– Причём, – Воробей нажал пару клавиш, – через доверенность, оформленную нотариусом в области.

И это – уже четвёртый случай за три месяца, когда старики из этого района якобы добровольно избавляются от квартир.

– Кто покупатели?

– Все разные, но… конечный бенефициар – один: ООО «Новый взгляд».

– И эта фирма… – Воробей прокрутил справку, – зарегистрирована на человека, у которого судимость за мошенничество с жильём.

Алиса выпрямилась.

– Где Пётр Яковлев?

– По прописке – пусто. Соседи говорят, уехал "жить на дачу".

Но адреса никто не знает. Телефон отключён.

– У семьи?

– Нет семьи. Вдова умерла. Детей нет.

Был инвалид по слуху.

– И тут, – добавил он, – самое интересное: вместо него сейчас живёт молодая пара. Ремонт сделан, квартира выставлена на продажу.

Алиса сжала губы.

– Хорошо. Слушай дальше:

я проверяла базу поступлений пожилых в диспансеры, приюты и морги по другим аналогичным «уехавшим».

И знаешь что?

– Что?

– Трое – числятся без вести пропавшими, хотя никто не подавал заявление.

И ещё один – нашёлся мёртвым в деревне под Иванищами.

Без документов, без телефона.

Ни одной отметки в системе.

– Официально – умер от переохлаждения, – тихо проговорил Воробей. —

А неофициально – отчаялся выжить.

Алиса посмотрела на него:

– Насколько ты уверен, что это система?

– На 90 процентов.

Кто-то собирает квартиры через юридически чистую схему:

– обещают лучшую жизнь, убеждают подписать доверенность,

– забирают стариков подальше,

– и… отключают.

– А после – новые владельцы, деньги, сделка через подставных лиц.

– Милиметровая зона закона, но фактически – социальное убийство.

Алиса встала.

– Мы будем искать.

И докажем.

– Потому что если в городе можно просто так вычеркнуть человека, то это – не город.

Это – склад тел.

Двор был обычный – панельные дома, щебень под ногами, ржавые качели.

На скамейке под подъездом сидела Анна Константиновна, женщина лет семидесяти, в вязаном берете и очках на цепочке.

Смотрела в одну точку. Рядом – термос с чаем.

Алиса присела рядом. Воробей стоял чуть поодаль, прислонившись к дереву.

– Анна Константиновна, вы обращались в соцслужбу?

– Нет, нет, что вы. Я… просто не могла молчать. Соседка Марья уехала «в рай», как она говорила.

Говорила: в дом в деревне, с садом, с баней.

Молодые ребята пришли. Вежливые. В галстуках. С документами.

Представились: агенты по соцпрограмме «Загородная забота».

Показали буклеты, фотографии домов.

– И что?

– Через два дня она подписала доверенность. Сказала: "Они мне всё устроят".

А ещё через три – исчезла. Я звонила. Телефон недоступен.

Через неделю – в её квартире уже ремонт.

Потом заехали какие-то… загорелые. Сказали – купили.

– Вы их видели, этих молодых?

– Конечно. Один высокий, гладкий, в очках. Другой – светлый, улыбается так, что мурашки.

Как будто обнимает, но руками не трогает.