Извор, текущий сквозь преграды
…То, чему научился в детстве, остается с тобой на всю жизнь.
Например, я классно умею колоть дрова топором. Не колуном, а топором. Многие, которые колют, не имеют об этом искусстве никакого понятия. Я умею крыть крыши дранкой, косить, пасти скот, доить коров, метко стрелять, хотя охота – не мое. Умею ловить руками рыбу под камнями, собирать двумя руками чернику, бруснику, клюкву, драть корье, и ловить кротов. А еще играть на балалайке, плясать, драться один на один и в свалке, играть в карты…
Как колоть дрова топором? Здесь не требуется больших усилий. Кладешь одну чурку плашмя на землю, вторую ставишь рядом вертикально, немного наклоняя от себя, внизу прижимаешь ее ногой. Весь секрет в том, чтобы при ударе топор попадал острием не строго вертикально, а чуть наискосок. При этом даже от легкого удара чурка раскалывается, причем, не разлетаясь. Развернул ее, стукнул слегка топором, и вот она уже разошлась на четвертинки. Так эти четвертинки берешь, как целую чурку, и кладешь в поленницу.
Что касается, стрельбы. В детстве у меня была пневматическая винтовка.
Стрелял я из нее дробью «нолевкой». Винтовка всегда была со мной. Лежу, бывало, на кровати, а рядом – воздушка. Глядишь, муха села на потолок.
Хлоп ее, и нету мухи, одна дырка в потолке. Мухи в доме не задерживались, правда, потолок весь был исстрелян.
Ловить кротов меня отец научил. Когда-то это был довольно прибыльный промысел. И я зарабатывал летами ловлей кротов на одежду, портфель, книги и обутку.
У меня стояло по лесным дорогам и тропам 150 пар кротоловок, и я так научился этому делу, что стал в нем виртуозом. Чтобы снять шкуру с пойманного крота, мне нужно было секунд пять… А попадало в день до сотни кротов. Дома нужно было шкурку натянуть, снять с мездры жир и оставить сушить. Шкурка первого сорта стоила 10 копеек, второго – семь, за третий сорт давали в заготконторе пятак… За шкурки можно было купить дефицит: например, пыжиковую шапку.
Драться пришлось научиться, потому что шесть лет жил в интернате, где нужно было отстаивать свою честь и независимость чуть ли не ежедневно. Ростом был мал. А маленького всякий норовит клюнуть.
Вот сидим в интернате за столом самоподготовки, домашнее задание выполняем. Столы длиннющие, за ними сразу сто пятьдесят человек помещается. Напротив меня скучает парень из соседней деревни. Он уже семиклассник, старше меня на два года, рослый и наглый. Я склоняю над тетрадкой голову, и в это время он ударяет меня ладошкой по макушке.
Больно, но терпимо. И я снова склоняюсь над тетрадкой. И снова он бьет, на этой раз сильнее. Воспитатель не видит, а пожаловаться – значит опозорить себя на весь интернат.
Я поднимаю голову, и, видя его ухмыляющуюся рожу, говорю жестко:
– Если еще раз стукнешь…
– А чего ты мне сделаешь? – Надсмехается он.
– Увидишь.
Я обмакнул перо в чернильницу и снова склонился над тетрадкой, не выпуская из виду обидчика.
Вот он замахнулся в очередной раз, но ладонь его не достигла моей макушки. Она была остановлена пером.
Парень взвыл, зажимая фиолетовую от чернил рану.
– Выходи на задний двор, – прохрипел он, пряча меж колен раненую руку.
– И выйду! – Отвечал я.
В перерыве мы вышли на заднее крыльцо. Он был выше меня на голову и, естественно, сильнее. И биться с ним было безумием.
Меня никто не учил этому искусству. Но видимо, необходимость постоянно сражаться с противником, превосходящим тебя силой, уже на генетическом уровне включала в моей голове и теле память предков, умевших побеждать в любой ситуации, направляя силу противника против его самого. Много позднее я узнал, что это боевое искусство называется «Извором».
Извор – это ручей, выбирающий себе путь к большой реке, преодолевающий всевозможные преграды.
Парень бросился на меня, но я поднырнул под его руку, зацепил сзади его рубаху и дернул по ходу движения противника, переплетя своими ногами его ноги. Противник мой со всего маха полетел с крыльца, перевернушись несколько раз. Но он тот час вскочил, и в ярости бросился в драку снова. И снова оказался поверженным. Когда он в третий раз оказался на земле, под его руку попался обломок кирпича. И он запустил им в меня, но я увернулся, и кирпич с грохотом и звоном обрушил стекло интернатского окна, на звон которого тут же прибежали воспитатели педагоги…