Дождь над Лионом в тот октябрский вечер лил так, словно небо решило смыть с города все грехи за раз. Я спешила по скользкому тротуару рю де ля Репюблик, прижимая к груди портфель с документами семнадцатого века, которые весь день изучала в муниципальных архивах. Каблуки цокали по мокрому камню, эхо отражалось от узких стен старых домов, а холодный ветер пробирался под плащ, заставляя поежиться.
В такую погоду разумные люди сидели дома с чашкой горячего шоколада и хорошей книгой. Но я, Клэр Дюмон, тридцатипятилетняя одинокая женщина, одержимая чужими судьбами из прошлого, тащилась через весь город после двенадцатичасового рабочего дня, потому что в архиве обнаружился еще один ящик документов семьи де Монморанси, и я не могла дождаться завтра, чтобы с ними ознакомиться.
Семья де Монморанси стала моей навязчивой идеей последние полгода. Аристократы, жившие в Лионе с шестнадцатого века, переживавшие революции, войны, оккупацию. Их история была полна белых пятен, особенно период Второй мировой войны. Официальные документы утверждали, что последняя представительница рода, Изабель де Монморанси, погибла в концлагере в 1943 году, но что-то в этой версии меня не устраивало. Слишком много нестыковок, противоречивых свидетельств.
Я свернула в переулок Сент-Жан, где находился мой дом – трехэтажное здание девятнадцатого века с узкими окнами и кованными балкончиками. Именно тогда я его увидела.
Кот лежал под козырьком входа в соседний дом, съежившись в жалкий рыжий комок. Одну лапу он поджал под себя, а левый глаз был заплывшим от инфекции или удара. Даже под дождем было видно, что животное истощено – торчали ребра, шерсть свалялась грязными клоками.
Я остановилась. Разумная часть моего сознания советовала пройти мимо – у меня и так хватало проблем, зачем брать на себя ответственность за бездомного кота? Но что-то в его позе, в том, как он смотрел на меня единственным здоровым зеленым глазом, заставило меня присесть рядом.
– Эй, малыш, – тихо сказала я, протягивая руку. – Что с тобой случилось?
Кот не шарахнулся, не зашипел. Он просто смотрел на меня этим невероятным зеленым глазом – цвета весенней листвы, морской волны, изумруда. И вдруг мир вокруг качнулся.
Я больше не стояла под дождем в переулке Сент-Жан. Я находилась в солнечной комнате с высокими окнами, сквозь которые лился золотистый свет. В руках у меня была черно-белая фотография – женщина в элегантном белом платье сороковых годов, с тщательно уложенными темными волосами и печальной улыбкой. За ее спиной виднелась гостиная с антикварной мебелью, на камине стояли серебряные рамки с семейными портретами.
Женщина на снимке была удивительно похожа на меня – те же крупные темные глаза, тот же упрямый подбородок, те же высокие скулы. Но это была не я. Это была кто-то другой, кто-то из прошлого, кто-то.
– Мяу, – жалобно произнес кот, и видение растворилось как дым.
Я моргнула, снова ощутив холод дождя на лице, вес мокрого плаща на плечах, боль в коленях от того, что слишком долго сидела на корточках на холодном камне. Кот по-прежнему смотрел на меня своим единственным зеленым глазом, и в нем читалось что-то вроде понимания.
– Что это было? – прошептала я, но кот только слабо мяукнул в ответ.
Я подхватила его осторожно, стараясь не причинить боли. Он был легким, как пустая коробка, и не сопротивлялся. Прижав животное к груди, я поднялась по лестнице на третий этаж, к своей квартире.
Квартира встретила меня привычным уютом – книжными полками до потолка, письменным столом, заваленным документами и фотографиями, мягким креслом у окна, где я любила читать по вечерам. Но сейчас все это казалось странно нереальным после того видения.
Я устроила кота на диване, завернув в старый плед, и налила ему воды в блюдце. Он лакнул несколько глотков, а потом снова уставился на меня тем самым гипнотическим взглядом. Я чувствовала себя идиоткой, но не могла отделаться от ощущения, что этот кот – особенный.
– Ладно, – сказала я вслух, как будто кот мог меня понять. – Завтра отведу тебя к ветеринару. А пока.