Бриэль
Дождь лил так, будто ему не нужно было останавливаться. Вода стекала по стеклу узорами, будто кто-то снаружи рисовал свои истории – непонятные, холодные, как эта ночь.
В доме было наэлектризованно. Напряжение повисло в воздухе – не громкое, но липкое. Мы не говорили об этом вслух, но все знали: что-то висит на волоске. Чья-то жизнь, чья-то судьба, чья-то цена за прощение.
Мой брат Теренс в больнице. Я видела его: бледного, почти прозрачного, с повязкой на лбу и растерянными глазами.
Он плакал, когда я зашла. Первый раз в жизни.
«Я не хотел…»
Но это ничего не меняло.
Мужчина, в чью машину он врезался, умер на месте. У него осталась семья. А у нас – чувство вины, которое невозможно выговорить.
Мама ходила по дому в панике. Как будто чем быстрее будет кипеть чайник, тем скорее исчезнет реальность.
– Он ещё такой молодой! – вскинулась она, снова и снова в пустоту. – Если они откроют дело… если будет суд… Боже, его посадят! Бриэль, ты понимаешь? Его посадят!
Папа звонил всем подряд. Юристам, знакомым, бывшим коллегам. В глазах у него – бессилие. Он не привык быть в роли того, кто просит.
И когда он сказал: «Антонио приедет», – в его голосе впервые проскользнула надежда. Слишком сильная, чтобы быть спокойной. Этот мужчина был одним из папиных партнеров, который помогал в бизнесе. Я видела его не так часто, но знала, что они с отцом в хороших отношениях.
Антонио приехал без лишнего шума. В темно-сером пальто, сдержанный, сухой, как будто дождь отступал сам, когда он проходил мимо. Мужчина поздоровался тихо, сел в кресло, как хозяин, хотя никогда им не был. И сразу сказал:
– Всё улажено. Ни дела, ни обвинений. Всё – несчастный случай. С семьёй погибшего тоже поговорили. Помощь будет оказана.
Мама сжала платок в руках так сильно, что костяшки побелели. Она смотрела на него с дрожащей благодарностью. А я смотрела в пустоту, пытаясь свыкнуться с тем, как все легко можно замять, имея власть и деньги.
Но сразу после – зазвучал её страх:
– Мы ничего не можем тебе дать, Антонио. Мы не… Мы не в том положении сейчас. Я даже боюсь спрашивать, во что тебе это обошлось.
Он спокойно поднял глаза. На секунду задержал взгляд на мне. Внутри всё замерло.
– Я не хочу ничего взамен, – сказал он. – Только одного. Я прошу руки вашей дочери.
Словно тишина в доме стала гуще. Воздух вдруг стал вязким, тяжёлым.
Я почувствовала, как мама замерла. Она повернулась ко мне, потом снова на него.
– Но ты же… ты же старше её, – тихо проговорила она. – Она ещё слишком… Она только начала жить, она учится. Антонио, ты серьёзный мужчина. Ты не думаешь, что это…
– Я думаю, – перебил он ровно. – Я долго думал. И знаю, чего хочу. Мне не требуется покупать её решение. Просто говорю честно.
Мама сжала платок сильнее. В её глазах – паника, будто выбор уже сделан, но она не уверена, можно ли его принять.
Папа молчал.
Он смотрел в сторону, и я знала – он не против. Не из жадности, не из расчёта. А из отчаяния. Они также понимали, что отказ может заставить Антонио отказаться от помощи.
И тут я почувствовала, как медленно, незаметно вокруг меня сужается пространство.
Выбор, который звучал как предложение, теперь звучал как приговор.
Если я скажу “нет”, что будет?
Брата будут допрашивать.
Семья погибшего может передумать.
Дело откроют.
Мой отец снова будет унижаться перед чужими людьми.
Мама сломается. А я?
Я останусь с пустыми руками и пустой душой. Потому что всё разрушится. Потому что один отказ может повлечь за собой цепочку, которую уже не остановить.
А Антонио сидит спокойно. Он не давит. Он просто ждёт.