Удачливый предприниматель Дмитрий Чванов вышел из супермаркета с четырьмя огромными пакетами, набитыми заморской снедью. Коробка конфет «Моцарт», крабовая колбаса и «Мартини» – для жены, Ольги, детям испанские дыни и несколько виноградных гроздей с гигантскими полупрозрачными ягодами, похожими на матовое стекло острова Мурано, шоколад всех сортов, громоздкие пластиковые колбы «Фанты» и «Спрайта».
Себе – дюжину «Гролш Премиум», легкого пива, которое прекрасно идет на свежем дачном воздухе с копченым угрем. Ну и по мелочам – нарезки на завтрак, испанских маслин, булочек с кунжутом, несколько коробок пиццы (очень удобно, бросишь в микроволновку, и можно идти мыть руки перед едой), коробку финских свечек, фигурно затекших каплями разноцветного воска, а то на даче пока только одна лампочка.
Пора уже, конечно, заканчивать отделку загородного дома, просто руки не дошли простимулировать процесс – замотался в последние две недели в борьбе за право на особнячок в самом крутом месте города.
Но как будто все удачно, особнячок можно считать своим. Небольшой ремонт, включая тротуар на сто метров в обе стороны, кованые решетки на окна, затейливый навес, художественная вывеска – и можно торжественно перерезать ленточку под залпы пробок от шампанского. Правда, где-то он слышал, что открывать шампанское с громким хлопком – дурной тон: когда пробка покидает бутылочное горлышко в руках настоящего знатока, раздается негромкий, деликатный звук, похожий на вздох облегчения.
Пакеты аккуратно пристроены на заднее сиденье благородно-черного «мерса», дверцы тихо загерметизировали салон, панель управления аристократически мерцает бархатными красными огоньками. Шутя преодолев отрезок загородного шоссе, верный «мерс», к которому Чванов относился как к породистой лошади, словно вкопанный, остановился перед художественной, но от этого не менее прочной и высокой оградой его резиденции.
Солнце ярко светило сквозь поредевшую листву, желто-красные деревья лениво шевелили ветками, трава уже увяла. Начинающиеся холода погнали в город запоздалых дачников, в поселке уже практически никого не осталось, и это было к лучшему – меньше любопытствующих глаз. Его-то дом был теплым и комфортабельным, холода их не пугали, камин уже топился. Вот только электричество…
Он оставил автомобиль перед воротами и вошел в дом, споткнувшись о провод, перекинутый от дверей к опоре линии электропередач. Чертыхнулся: жена могла бы и выйти навстречу, слышала ведь, наверное, что подъехала машина. Нагруженный сумками с провизией, он чудом удержался на ногах, а мог и грохнуться.
Небось опять нализалась, пользуясь его отсутствием; ему уже дети говорят: мама опять больная… Но деться некуда – как разведешься с двумя детьми? Обозлившись из-за попавшегося под ноги провода, он выругался, чуть не вслух задав себе вопрос: что тут будешь делать?! Да и жалко ее; пару раз он уходил, но сердце не выдерживало, рвалось назад: как она там? Потом махнул рукой и смирился с тем, что это его крест до конца дней. Хотя бы ради сына и дочки.
Поскольку руки были заняты, он не смог придержать дверь, она громко хлопнула за ним. Тут же из дальней комнаты выбежали Эля и Эльдар, повисли у него на шее, отталкивая друг друга; потом забрались в разноцветные пакеты, вытаскивая покупки. Жена не выходила.
Сняв куртку, он прошел в гостиную. Ольга сидела перед камином, даже не обернулась, и он опять подумал о женской неблагодарности. Ведь у нее есть все: дом – дай Бог каждому, здоровые дети, шмутки в шкафы не влезают (а она целыми днями ходит в одном и том же старом свитере), работать он ее не заставляет, с потенцией у него все в порядке, и внешне он не урод. Даже «Мартини» он ей возит, чтобы она не насасывалась своим отвратительно пахнущим джином. Ну какого ей рожна еще?!!
Не переодеваясь, он присел к огню, вытянул ноги и закрыл глаза. Ребята понесли продукты на кухню, рассортировали все как надо и стали просить разрешения зажечь финские свечки. И как только зажгли – а за окнами незаметно стемнело, – как по заказу, мигнула и погасла единственная на весь дом лампочка, освещавшая гостиную. Дети заверещали; только Ольга не шелохнулась. Он даже заглянул ей в лицо, подумав вдруг, что она забылась пьяным сном; но нет, ее глаза были широко открыты, и в них отражался огонь камина.