Путь через туннели оказался заметно короче, когда мы были трезвы и не страдали от жажды. Однако даже в неровном свете фонарей темнота давила и тяготила, отражая мое внутреннее состояние.
На второй день чувство облегчения от того, что мы с Давином живы и невредимы, прошло, поэтому дядя Олли и папа накинулись на нас с вопросами. С нотациями. С выражением глубочайшего разочарования.
– Да вы что, ни о ком, кроме себя, не думали? Решили побродить по туннелю, который уже один раз обрушался? А вы не подумали, что родные уже достаточно пережили? Что какой-то водки вы рискуете жизнью? – Это, конечно, высказался папа.
– Нам повезет, если мятежники не перетянут на свою сторону знать, – взял слово дядя Олли. – Требуют войны. О твоей матери я даже говорить не желаю. В самом деле, Дав. О чем ты вообще думал? Да еще кузину взял.
– На этот раз это я взяла Давина с собой, – возразила я обманчиво непринужденным тоном.
– Проклятье, Роуэн! – проворчал папа. – Тебе что, всё шутки? Даже сейчас?
Он не ждал ответа, поэтому я не стала ничего говорить. Зато услышала слова, брошенные мне в погребе контрабандистов.
Ведь жизнь, смерть, законы, люди – все это для тебя шутки! Ты сделала все, чтобы тебя не воспринимали всерьез, а теперь жалуешься!
А потом фразу, которая оглушила меня, будто удар под дых.
Вы не задумывались, как легко нам жилось бы, не притащи вы свою беспечную задницу из Локланна?
В тот раз я накричала на него, но теперь мой мысленный ответ был честнее.
Да, Эвандер, вы правы.
* * *
Первая неделя подошла к концу, и мы приехали в лес Доркка, больше известный как Разбойничий лес. По крайней мере, папа с дядей Олли нас простили, ведь в туннеле у них было много времени, чтобы излить свою злость.
Фиа взглянула на мое лицо, на шрам, перекинувшийся через плечо и красовавшийся на ключице, и покачала головой.
– Столько изменений, а все по-старому, – с редкой прямотой проговорила она.
Я ночевала в ее домике, вернее, мучилась бессонницей. Лежала, терзаясь воспоминаниями об обсидиановых волосах, глазах цвета грозового неба и бесконечно высокомерной ухмылке. Я пыталась выбросить их из головы, но всякий раз безуспешно.
* * *
Дорога домой заняла три недели. Когда мы приехали, мама заключила меня в объятия, и я разрыдалась от облегчения. Затем она подошла к отцу. И я поняла, что моя небольшая авантюра не только причинила горе родным. Папа и дядя Олли были в пути несколько недель, подвергая себя опасности во вражеском королевстве.
Авани смотрела на меня. Ее лицо исхудало, глаза ввалились, а кожа казалась еще бледнее на фоне непроницаемо черного платья.
– Я думала, что и тебя потеряла, – тихо сказала она.
Это было обвинение. Правдивые слова, которые попали в цель так же точно, как ее стрелы. Меня задушила вина, подступавшая к горлу, как густая и приторная желчь.
Авани коротко обняла меня и, развернувшись, пошла в дом. В свои темные покои. А я побрела к себе.
* * *
Неделю я никуда не выходила. Целую неделю мама подходила к моей постели, проводила пальцами по моим кудрям и приносила сладости, которые в меня не лезли.
Потом пришла Таисия и принесла письмо с печатью клана Медведя. На чистом пергаменте красовалось ровно одно предложение, написанное знакомым элегантным почерком.
«Вы кое-что забыли».
Эвандер понял, что Таисия была шпионкой, но оставил ее в живых. Даже дал ей вернуться домой. Я была ему благодарна. От всей души. Хотя не могла не вспомнить, как он исписывал целые страницы, договариваясь о торговых сделках с другими кланами, однако для меня у него нашлось всего три неласковых слова. Я уверена, что так даже лучше. Да и что можно сказать после обстоятельств, при которых мы расстались?
В тот день я выбралась из постели. Я вернулась к своей жизни, к нормальному состоянию, хотя ничто вокруг больше не казалось нормальным. Хотя ничто вокруг больше не казалось моим.
* * *
Через десять дней после моего возвращения Авани наконец согласилась со мной поговорить. По щекам у нее текли слезы, она села на мою кровать и повторила то, что сказала в первый день. Но на этот раз с тихим отчаянием.