Офицерские погоны Григорий Семенов носил с удовольствием, иногда, словно бы не веря, что он на самом деле – после окончания военного училища в городе Оренбурге – стал офицером, косился то на одно свое плечо, то на другое, осматривал погоны и гордо вздергивал голову: знай наших!
Училище он окончил по первому разряду, потом двадцать восемь дней гостил дома, у отца, в станице на реке Онон – после учебы был положен отпуск, – и уже оттуда отбыл в полк, стоявший в городе Троицко-Савске, на границе с Северной Монголией, или, как звали ее в ту пору, – Халхи.
В Троицко-Савске Семенов обосновался в маленькой чистой хатенке, в которой жил одинокий сивоголовый дед – герой осады Севастополя[1], лично знавший адмирала Нахимова, – заплатил за жилье вперед и впрягся в службу.
Зима в тот год выдалась капризная – снежная и одновременно морозная, рот на улице открыть было нельзя, его мигом запечатывало, зубы крошились от холода, от стужи не спасали даже шубы на волчьем меху, а потом вдруг откуда-то из монгольских задымленных глубин приносился хриплый, злобно гогочущий ветер, сдирал снег с земли, обнажая камни и сохлую траву, и начиналась оттепель. Люди хлюпали мокрыми носами и последними словами ругали матушку-природу – что же с ней такое происходит? Что в ней развинтилось? И когда все это кончится?
Семенову такая погода нравилась – она закаляет организм и из обычного солдата делает солдата, который ни мороза не боится, ни жары, ни чертей с вурдалаками, ни турок с кривыми ятаганами, ни воды, ни высоченных гор, ни лютых здешних разбойников – хунгузов…
Напрасно Семенов вспомнил о хунгузах[2].
Во дворе к нему подбежал казак Белов – подвижный, стремительный, о нем Семенов говорил: «Шустрый, как веник», – запыхавшийся, похлопал себя по рту, сдерживая дыхание:
– Обыскался я вас, ваше благородие… Пожалуйте срочно в штаб.
– Чего стряслось? – Голос у Семенова сделался недовольным – прорезались в нем иногда жесткие брюзгливые нотки, отталкивающие человека, и тогда между ним и его собеседником словно бы трещина какая появлялась; произошло это и сейчас, Белов это почувствовал, невольно вытянулся, приложил руку к фуражке и добавил несколько невпопад, запоздало:
– Ваше благородие!
В штабе встретил Семенова помощник командира полка – сухопарый, с металлическим лицом есаул, перетянутый ремнями. Приказал:
– Возьмите с собою пять человек, оружие и срочно отправляйтесь в Сучан-Кневичи.
Семенов щелкнул каблуками, круто развернулся через левое плечо и приготовился покинуть кабинет помощника командира полка.
– А что же не спрашиваете, по какой такой надобности я отправляю вас в Сучан-Кневичи? – поинтересовался тот.
– На месте разберемся, господин есаул.
Есаул усмехнулся:
– Ну-ну… Тогда действуйте!
Хунгузы налетели на село Сучан-Кневичи внезапно. Было их пятнадцать человек – ровно пятнадцать, командовал ими Желтолицый Линь – молодой, начинающий полнеть китаец с черными сальными волосами, заплетенными по-купечески в косичку – он, к слову, действительно принадлежал к купеческому сословию, отец его владел на берегу Амура несколькими мануфактурными лавками. Китайцев за цвет кожи часто называли желтолицыми, у Линя лицо было и вовсе похоже на спелый лимон – яркого желтого цвета, и, как у настоящего лимона, с «пупочкой» на подбородке.
Желтолицый Линь отличался жестокостью. Недавно в трех километрах от Сучан-Кневичей нашли зарезанного купца с приказчиком, при купце ничего не оказалось – ни денег, ни товара, ни золотого песка, который тот выменял у старателей на муку, крупу, сахар и несколько бочонков постного масла, – все подгреб Желтолицый Линь…
О том, что купец побывал у старателей, стало известно в Сучан-Кневичах, а оттуда вестишка ушла к китайцам, живущим на нашей стороне; там, где живут китайцы, – все дыряво, границ для «ля-ля-ля» не существует, вскоре в селе появился Желтолицый Линь со своими людьми, на лошадях промахнул мимо, через три часа вернулся. В четырех санях, накрытых рогожею, лежал тщательно упакованный товар. Ни бугорка, ни острого выступа, что это за товар – не понять, Желтолицый Линь был доволен, и без задержки укатил в Китай.