Крэланд, королевский кабинет.
– А, брат Томаш, рад, что ты все же нашел в себе силы явиться по моему приказу.
Его величество Равэн Второй, едва перешагнувший за четверть века, с насмешливой улыбкой глядел в лицо мужчины, вошедшего в королевский рабочий кабинет.
Темная ряса, подпоясанная простой веревкой, но при этом – мягкие сапоги на толстой подошве. Сухие жилистые руки висели вдоль тела, оставаясь неподвижными при ходьбе. Брат Томаш стянул с головы капюшон, явив сухое лицо с крупными скулами, и обвел помещение внимательным взглядом. На вид клирику было за пятьдесят, но глаза, единственная подвижная часть образа, смотрелись молодо.
– Я прибыл как только смог, мой король, – не кланяясь, ответил священник. – Райог простит мне этот грех.
Показное веселье на лице монарха тут же исчезло. Равен выпрямился в кресле и махнул рукой на стул.
– Садись, нам нужно многое обсудить, – заявил его величество. – И для начала, прежде чем мы перейдем к главному, ответь мне, брат Томаш: с каких это пор твои священники взялись карать моих подданных?
Клирик не спешил с ответом. Медленно опустился на жесткое сидение стула, чуть поерзал тощим задом, заставив мебель скрипеть. Только после этого поднял взгляд на короля.
– Все мои священники служат Райогу, – сообщил он, размеренно роняя слова. – И насколько я знаю, ни один из моих братьев никаких кар не проводил. Мой король, что бы вам ни сказали, я готов поклясться, что клир вашего королевства к этому не причастен.
Равен хмыкнул и с брезгливостью на лице подтолкнул собеседнику лист бумаги с ярким штампом печати Аркейна в самом низу.
– Прочти, брат Томаш, – негромко произнес король. – А потом скажи, что ты на самом деле об этом думаешь. Оставь свои высокие речи для простолюдинов, я прекрасно помню, что всего несколько лет назад тебя звали иначе.
Клирик спокойно взял бумагу и, держа ее на расстоянии вытянутой руки, прочел. Равен видел, как с каждым новым абзацем меняется выражение его лица. Пропала отрешенность, превратившись сначала в удивление, а после и вовсе гневом. Чего стоило религиозному лидеру не порвать документ, осталось тайной, но таковое желание промелькнуло на его обычно равнодушном лице.
– Это… правда? – спросил он надтреснутым голосом, переведя взгляд с доноса на монарха.
– От начала и до конца, брат Томаш, – кивнул Равен. – И я не хочу, чтобы подобные настроения возникли на моей земле. Здесь я закон, и тот, кто посмеет это оспаривать, должен быть наказан.
Священник медленно кивнул.
– Я доведу до своих людей ваше желание, мой король, – уже взяв себя в руки, сказал он.
– А заодно найди способ разобраться, откуда эти твари, прикрывающиеся именем Райога, взялись, – велел его величество. – Самим в контакт с самозванцами вступать не обязательно, для этого есть Ловчие. Сейчас один из них как раз направляется в Чернотопье.
– Барон Шварцмаркт оставил наследника, и мальчишка прошел проверку у моего священника, – кивнул брат Томаш. – Не думаю, что от него стоит ждать новых свершений, мой король. Один раз стать героем – это одно, но геройствовать постоянно…
– Это опасно, – прервал его Равен. – Кланы уже забурлили так, что у моих людей руки отсыхают столько доносов писать. Все хотят породниться с сиротой, внезапно заключившим торговый союз с орденом. Выскочка нам не нужен, брат Томаш, а вот лояльный барон, да правильно поддержанный Райогом… Ты меня понял?
Клирик кивнул.
– Разумеется, мой король. Я отпишу в Огонвеж, за мальчишкой присмотрят. И наставят на путь истинный.
– Рад, что ты понимаешь. Но это – дело второстепенное. В первую очередь пусть твои люди ищут ублюдков, посмевших очернять имя нашего великого создателя. Райог даровал людям жизнь, он не превращает свои создания в монстров, а клирики не убивают. Если же эти новости станут известны слишком многим, мы утопнем в кровавых бунтах, брат Томаш.
Священник кивнул, не споря с очевидным. Король никогда не отпустит своей власти. Да и служителям Райога она не нужна: люди сами одаривают своих поводырей и наставников, стараясь откупиться за грехи. Однако жестокие расправы, описанные в сообщении Аркейна, ощутимо портят репутацию клира. Подобные ошибки простой народ – а именно от него идут основные доходы – не прощает.