Сестре Вере
Однажды мы разбогатели по-настоящему…
Когда я говорю – по-настоящему, тоже надо учитывать – что имеется в виду.
С деньгами у меня отношения изумленно-романтические. Любой их приток я ощущаю океанским приливом. Их неожиданное возникновение для меня – всегда незаслуженное чудо, даже если это небольшой гонорар за большую, сколоченную месяцами изнурительного труда книгу.
Как-то, начитавшись Фрейда с Юнгом, одинаково мне чуждых, я пыталась откопать в своей биографии истоки столь инфантильного моего отношения к столь серьезному предмету. Ибо отток денег из моих карманов происходит с неумолимой скоростью океанского же отлива. Боюсь, к щедрости это не имеет никакого отношения. Скорее, это идиотизм. Ну и, конечно, элементарное неумение считать.
Короче, порывшись в детских воспоминаниях, я откопала ежегодные поездки нашего семейства к Иссык-Кулю, озеру в горах Тянь-Шаня, – ныне для меня почти мифическому, – когда, шествуя на пляж с большим художническим зонтом на плече (папин зонт для этюдов, под которым прошло все мое детство! – эта деталь еще раскроется в моих рассказах), я каждое утро находила в шелковом белом песке, среди плоских, давно погасших окурков и грифелечков древесного угля, бурые медяки – алтыны, пятаки, копеечки…
О, жар песка, каленый обжиг пяток, проникающий до желудка!
Глазастый следопыт, я каждый день обязана была подтверждать репутацию счастливчика, баловня фортуны, пусть приятельски-мелочной, но все же фортуны. В дальнейшем, в жизни, когда надо было утомительно подтверждать репутацию баловня фортуны, перед моими глазами возникала та ежеутренняя дорога на пляж, особая прозрачность воздуха, четкие горы со снежными пиками вдали и напряжение зоркости в попытке взглядом выудить из песка ребристый ободок меди…
Но однажды мы таки разбогатели по-настоящему.
Это произошло вдруг, мгновенно и, если можно так выразиться, неощутимо. Так во сне вы открываете дверь своей московской кухни и оказываетесь на набережной Сены. Безболезненное – в смысле потрясения – перемещение в статусе.
Началось все с утреннего звонка нашего приятеля, искусствоведа, с его предложения показать картины Бориса очередному заезжему ловцу дешевой поживы. В те годы, на изломе советской эпохи, многие владельцы западных галерей составили себе состояние на перепродаже картин русских художников…
– Ну, что? – спросила я, когда муж положил трубку.
– Пустое, – сказал он. – Собирают нескольких художников, снимают картины на видео в бывшей церкви на Ордынке, будут возить по западным галереям… Искать сейчас машину… платить кучу денег за очередную синюю птицу…
Но все-таки повез.
Оказалось – действительно пустое… Ну, сняли, ну, взяли «портфолио»… Живем дальше.
Однако месяца через три наш приятель позвонил опять и, как бы между прочим, среди трепа:
– А помнишь ту церковку на Ордынке? Так вот, приметили нескольких художников, сейчас ездим, отбираем работы. Как у тебя завтра утром – ничего, если мы заскочим?
– Заскакивайте, – сказал Борис.
Утром приехали – наш приятель, еще один деятель, вообще-то театральный, но в последнее время нырнувший в бизнес и неожиданно поплывший в нем сильным, уверенным брассом. С ними известный график-оформитель Жора Немкис, вечно снулый, с низким давлением.
Все они уселись на диван, Борис стал выносить одну за другой картины из мастерской и выставлять вдоль стеночки, а я ушла на кухню – жарить гренки. В те скудные времена это было экономно и выгодно, главное – иметь в доме четыре яйца и буханку хлеба. Дарю рецепт: взбить яйца до консистенции пуха, пропитать ломоть хлеба, посолить и жарить на сковороде до румянца.
Словом, я со всей силы взбивала на кухне яйца, когда же минут через тридцать явилась звать гостей к столу, первым делом увидела лицо своего мужа. Он смотрел на меня с вымученной улыбкой небожителя Эль Греко.
– Они купили все картины… – сказал он, глядя на меня поверх сидящих гостей.
На диване лежал открытый кейс, весь заполненный аккуратными толстенькими пачками денег. Одни пачки лежали вдоль, другие поперек… Такой симпатичный, хотя и несколько однообразный паззл… Никогда в жизни я не видела столько денег сразу.