Библиотека пахла старой бумагой и воском для полов. Этот запах был единственным, что Алиса любила в своей работе. Она могла часами сидеть за стойкой, сортируя карточки или проверяя книги на наличие повреждений. Здесь, среди полок, она чувствовала себя в безопасности. Книги не задавали вопросов. Книги не ждали от тебя ответов. Книги просто были.
– Доброе утро, Алиса, – голос миссис Петровой, заведующей библиотекой, был резким, как скрип старой двери. – Ты опять забыла полить цветы на подоконнике.
Алиса вздрогнула, хотя знала, что этот упрек неизбежен. Цветы. Она ненавидела эти пыльные герани, которые миссис Петрова упорно держала на подоконнике. Они вечно вяли, сколько бы воды она ни лила.
– Извините, – пробормотала она, не поднимая глаз. – Я сейчас.
Она взяла старую жестяную лейку и подошла к подоконнику. Герани выглядели так, будто уже сдались. Листья пожелтели, стебли поникли. Алиса плеснула воды в горшки, стараясь не смотреть на улицу за окном. Там, за стеклом, был город – серый, шумный, полный людей, которые двигались слишком быстро и говорили слишком громко. Она предпочитала оставаться внутри, где все было под контролем.
– Ты слишком много думаешь, – сказала миссис Петрова, проходя мимо с охапкой книг. – Это вредно для молодой девушки. В твоем возрасте я уже…
– Я знаю, – перебила Алиса, не дав ей закончить. Она слышала эту историю тысячу раз: как миссис Петрова в двадцать пять лет вышла замуж, родила двоих детей и переехала в другой город, где все было «как в сказке». Алисе не нужны были сказки. Ей нужен был порядок.
Она вернулась за стойку и открыла журнал возвратов. Работа успокаивала. Цифры, даты, имена – все это было предсказуемым. Никаких сюрпризов. Никаких ошибок. Но сегодня что-то было не так. Она чувствовала это – легкое покалывание в пальцах, как будто воздух вокруг стал гуще. Она отмахнулась от ощущения, списав его на недосып. Последние ночи были тяжелыми. Сны приходили, как воры, крадя покой. В них были тени – бесформенные, шепчущие, с глазами, которые смотрели прямо в душу. Она просыпалась с бьющимся сердцем, не в силах вспомнить, что они говорили, но с чувством, что они знали о ней слишком много.