Часть первая
«Стеклянный глаз ночи»
Глава I: Стеклянный глаз ночи
Однажды осенью, в ту самую ночь, что впоследствии была названа Антоном «ночью второго рождения», произошло событие, о котором ни один обыватель, спешащий утром к метро на пересадке с Площади Ильича, ни один пожилой пенсионер в клетчатом пиджаке, добросовестно выгуливавший болонку на мокром асфальте, даже и не догадывался.
Впрочем, и сам Антон вряд ли бы когда-либо решился назвать увиденное реальностью, если бы не один маленький, но чрезвычайно занудный факт: всё это произошло. Произошло, да ещё как – с хрустом, скрипом, свистом и щемящей трелью внутри груди.
Началось же всё, как водится, с времени.
А точнее – с времени на циферблате, что светился зелёным призраком на прикроватной тумбе. Часы были японские, недорогие, купленные в «Медиамаркете» в день рождения бывшей девушки, но вот уже три года как служили исключительно будильником, да свидетелем бессонных ночей. На этот раз они показали 3:33 – час, ни на минуту не больше и ни на секунду не меньше. И показали с таким вызовом, что Антону, даже не вполне проснувшемуся, стало не по себе.
Он приподнялся на локтях, покосился в сторону окна и вдруг понял, что что-то не так.
Во-первых, комната была странно тиха. Не просто тиха, как бывает по будням в полночь, а смертельно глуха, будто кто-то вырезал из пространства весь звук, как хирурги вырезают опухоль. Ни скрипа батарей, ни тиканья часов, ни шума ветра – ничего.
Во-вторых – звук.
Нет, скорее – шорох. Мягкий, но настойчивый, как если бы крыса, набитая стружкой из сказки Эдгара По, скреблась когтями по стеклу. Но в этой квартире, как известно, не водилось ни крыс, ни по, ни тем более сказок.
Шорох доносился с улицы. Точнее – от окна.
Сначала Антон решил, что это просто ветер. Или, быть может, сон. Или комбинация одного с другим, как бывает в ночные часы, когда сознание, словно дряхлая медсестра, путается в пижамах подсознания и забывает разбудить пациента.
Он встал.
Накинул старый, вытянувшийся по локтям халат, когда-то бордовый, а ныне какого-то подозрительно кровяного оттенка. Сделал два шага – и замер. Окно казалось живым. Оно будто дышало. Невидимое существо снаружи тихо, но с упрямой настойчивостью, скреблось, словно хотело не разрушить стекло, а убедить его в чём-то.
И тут – звук исчез.
Резко, будто был выключен переключателем.
Антон постоял, прислушался, выругался полушёпотом, щёлкнул выключателем лампы и двинулся к окну. Поднял жалюзи.
За стеклом – пустота.
В том смысле, что обычная улица – двор с облезлым тополем, фонарь, мерцающий, как умирающий глаз старого пса, скамейка, мусорный бак – всё было на месте. Но в этой привычной, почти карикатурной реальности чувствовался надлом. Тонкая, едва уловимая инородность. Как если бы всё было нарисовано заново – те же линии, но чужим художником.
И посреди всего этого – фигура.
Она стояла на перекрёстке. Маленькая. Тёмная. Немобильная.
Антон невольно вздрогнул.
Фигура не двигалась. Ни головы, ни рук, ни даже намёка на дыхание. Словно вырезанная тень. Только одно было отчётливо ясно – она смотрела прямо на него.
И пусть между ними были улица, дерево, пыльный воздух и стекло – взгляд ощущался физически. Как холодная рука на шее.
Антон захлопнул жалюзи, отпрянул назад, едва не опрокинув кресло, и на негнущихся ногах вернулся к кровати. Лёг. Закрыл глаза. Сказал себе: бред. И даже добавил – поздно лёг, пересмотрел видео про магниты и вселенную, плюс снотворное, всё это ерунда, ерунда, ерунда…
Но сон не пришёл.
И 3:33 продолжало светиться из темноты. Как стеклянный глаз, отказывающийся моргать.
Глава II: Бумажная угроза
На следующее утро Антон проснулся с чувством, будто его голову использовали вместо подушки в вагоне третьего класса. Он сел, потрогал виски, попытался нащупать пульс и тут же пожалел об этом: сердце било тревогу, как барабанщик на параде сумасшедших.
Сквозь плотные шторы просачивался серый, недовольный свет. Было около девяти. За окном слышался голос водопроводчика, ругавшегося с лужей. Всё вроде бы говорило: ты жив, ты дома, ты просто не выспался. Но в самом воздухе комнаты витало что-то, отдалённо напоминающее запах перегоревшего воспоминания.