1612. Минин и Пожарский

Часть первая

Глава первая

Василий Шуйский

Ночь была душная и тяжелая. В просторной опочивальне пахло пылью, скопившейся на коврах и парчовых занавесях, а также свечным воском. В царской спальне и по ночам горел трехсвечный бронзовый канделябр. В последнее время государь стал бояться темноты, в которой ему мерещились то ожившие мертвецы, то убийцы, прокравшиеся в дворцовые палаты.

Царский постельничий Трифон Головин по воле государя ночевал в одних с ним покоях, имея при себе кинжал и топор. Ложе постельничего было устроено за занавеской подле единственной низкой двери, ключ от которой был тоже у него.

Василий Иванович Шуйский сидел на царском троне вот уже пять лет. Все это время подле него находился Трифон Головин, родня которого была в опале при Борисе Годунове. Заняв трон в Москве, Василий Шуйский вернул из ссылки всех бояр Головиных, приблизив их к себе.

В последнее время покойный Борис Годунов стал являться во сне Василию Шуйскому. Так было и в эту июньскую ночь.

Государю снилось, будто он поздним вечером заплутал в залах и переходах Большого Кремлевского дворца. Переходя из покоя в покой, Василий Шуйский пребывал в полнейшем недоумении. Нигде не было ни стражи, ни слуг, ни просто случайных просителей… Вокруг царили пустота и гробовая тишина. Горящие светильники, мерцая оранжевыми огоньками, освещали каменные стены и массивные закругленные своды, покрытые белой известью. Толкая плечом дубовые двери, Василий Шуйский шел через анфиладу бесконечных полутемных комнат с узкими окнами, утонувшими в толще каменных стен, озираясь по сторонам и вздрагивая от гулкого звука собственных шагов. Он не узнавал ни эти залы, ни обстановку в них, ни узоры на дверях и колоннах. У него было ощущение, что чья-то злая воля заперла его одного в этом огромном дворце, похожем на лабиринт.

Внезапно перед Василием Шуйским возникла высокая фигура в длинных до пят одеждах. В руке этот странный человек держал горящий факел. Едва свет от факела озарил бородатое лицо этого призрака, как Василия Шуйского затрясло от страха. Перед ним стоял Борис Годунов, умерший пять лет тому назад.

Василий Шуйский в ужасе попятился.

«Куда же ты, государь? – проговорил призрак. – Нам есть о чем потолковать. Не уходи!»

Обливаясь холодным потом, Василий Шуйский продолжал пятиться, выставив перед собой свой длинный царский посох, как копье.

«Глупец, тебе никуда не скрыться от меня, как от угрызений совести! – усмехаясь, молвил Борис Годунов. Он надвигался на Шуйского, прямой и огромный, в своем длинном черном кафтане и высокой меховой шапке. – Не грози мне своим посохом, государь. Ты не сможешь меня убить, ведь я и так давно мертв!»

Трясясь от страха, Василий Шуйский торопливо осенил себя крестным знамением, стараясь вспомнить молитву для отпугивания призраков. Однако никакие молитвы не шли ему на ум, его голова просто отказывалась соображать.

«Сгинь! Пропади, нечистая сила! – закричал Василий Шуйский, трясущейся рукой нащупывая у себя на груди нательный крестик. – Чур, меня! Господи, сохрани и помилуй!..»

«Успокойся, государь, – продолжил Борис Годунов без явной враждебности в голосе. – Оставь Бога в покое! Нам с тобой нужно переведаться, ибо с претензиями к тебе пришел я с того света».

Наткнувшись спиной на каменную стену, Василий Шуйский замер, чувствуя себя зверем, угодившим в западню.

«Чего тебе от меня надобно? – пролепетал он, глядя в лицо призраку, остановившемуся в трех шагах от него. – Ты помер своей смертью, Борис. Ни я, ни мои братья не злоумышляли на тебя. Твой прах был со всеми почестями погребен в кремлевском Архангельском соборе…»

«Там мои бренные кости не пролежали и трех месяцев, – резким голосом перебил Шуйского призрак Годунова. – Усыпальница в Архангельском соборе была вскрыта и осквернена злодейской толпой, мой прах был выброшен наружу. Волею злодеев и при попустительстве думных бояр останки мои были зарыты в ограде убогого Варсонофьева монастыря. Там же были закопаны тела моей жены и сына, принявших мученическую смерть…»

«На то была воля Гришки Отрепьева и присягнувших ему бояр, – поспешно вставил Василий Шуйский, трепеща под прямым холодным взглядом Годунова. – Я к этому злодейству был непричастен, Бог свидетель! Меня самого Отрепьев-собака едва не казнил за отказ присягнуть ему на верность».

Следующая страница