Скачать все книги автора Василий Павлович Аксенов
«Его все узнавали из среды интеллигенции. Девушки из среды интеллигенции узнавали пугливо, а самые интеллигентные из них узнавали всепонимающей улыбкой. Приезжающие в командировку молодые специалисты с ромбовидными значками узнавали открыто и восторженно, посылали к нему за столик бутылки шампанского, старались послать «сухое», но если нет, то хотя бы «полусладкое» – так и скажите, товарищ официант, от молодежи почтового ящика 14789…»
Продолжение истории об удивительных приключениях ленинградского подростка Геннадия Стратофонтова, который хорошо учился в школе и не растерялся в трудных обстоятельствах, а сумел раскрыть тайну старинного сундучка.
«Семья наша никогда не страдала от переизбытка родственников. Революция, война и чистки повыбили немало, да и многодетностью мы, Шатковские, никогда не отличались. Ходили, правда, слухи о каком-то колене, отделившемся от основного древа в отдаленные времена, чуть ли не в период столыпинских реформ, и подавшемся на Дальний Восток в какой-то полумифический шахтерский край. Якобы пустило там это колено многочисленные корешки в девонский слой, расцвело и зашумело ветвями на долгие десятилетия и шумит будто бы и по сей день…»
«Художник Орлович сидел в своей студии, что за старой стеной Китай-города, окнами на Большой театр. На дворе в декабре 1991 года подыхал советский коммунизм. У Орловича между тем завершалось нечто лиловое с багровым подтеком, надвигалась грозовая синева со свинцовым подбрюшием, новый прибой акриловой революции…»
«Постоянно причисляемый к «шестидесятникам», я и сам себя таковым считал, пока вдруг не вспомнил, что в 1960 году мне уже исполнилось двадцать восемь. Лермонтовский возраст, этот постоянный упрек российскому литератору, пришелся на пятидесятые, и, стало быть, я уже скорее «пятидесятник», то есть еще хуже…»
«Столкновение со старым другом. Он въезжает мне «дипломатом» в бок, я едва ли не сбиваю с него очки. От неожиданности забываю, что я не дома, а на родине, и бормочу нелепое: «Бег ёр пардон!» Тут происходит радостное, взахлеб, узнавание. Ты? Ты? Я! Ну, я, конечно! Отвыкший за столько лет от московских лобызаний, в очередной раз балдею, видя летящие ко мне губы. Лобызаемся, да не просто в щеку, а как-то почти по-брежневски, едва ли не взасос. Что угодно можно подцепить при таких лобызаниях, от флюса до СПИДа…»
«Эта история начала разворачиваться фактически довольно далеко от Памфилии, а именно в Ионическом море, в чьих водах Одиссей немало покружил, пытаясь достичь Итаки и попадая всякий раз на Корфу. Вот именно, наша история началась на острове Корфу, он же Керкира. Советский сочинитель Памфилов, сорок-с-чем-то-молод-под-полста, однажды, во второй половине восьмидесятых, июльским утром высадился здесь на берег с югославского парома без всякой цели, кроме как записать себе этот факт в биографию…»
«Почти весь 1992 год Кимберли Палмер провела в России, но к осени прибыла в родной Страсбург, штат Вирджиния. «Палмер вернулась из России совсем другим человеком», – сказал аптекарь Эрнест Макс VIII, глава нынешнего поколения сбивателей уникальных страсбургских молочных коктейлей, которые – сбиватели – хоть и не обогатились до монструозных размеров массового продукта, но и ни разу не прогорели с последней четверти прошлого века, сохранив свое заведение в качестве главной достопримечательности Мэйн-стрит и привив вкус к жизни у восьми поколений здешних германских херувимов; у-у-упс – кто-то кокнул бокальчик с розовым шейком, заглядевшись на «авантюристку Палмер», переходящую главную улицу…»
«Борис любил аэродромы за их просторность, за крупные здания, за организованность и мощь, за полное, наконец, безразличие к нему, к его фигуре.
Всегда и везде Бориса сопровождали чрезмерное внимание окружающих, всегда он слышал вокруг то изумленный шепот, то лихие задиристые восклицания, веселые и наглые голоса, выражающие поддельный ужас и неподдельное восхищение редким явлением природы, но аэродромная братия привычна ко всему, она не удивится, даже если слон выскочит из самолета…»
Разволновавшись, мы шебуршали на матрасе, и из-под нас выскакивали распрямляющиеся пружины.
В другое время на нас бы шикнули, накричали, разогнали бы всю капеллу, но в эту ночь взрослые бодрствовали и тихо бродили из комнаты в комнату, тихо переговаривались, кое-кто всхлипывал. Лишь из квартиры молодого инвалида Миши Мамочко в полуподвале доносилось пение и женский визг.
Юрисконсульт Пастернак Нина Александровна курила большую папиросу, преподнесенную ей в эту ночь тетей Зоей, работницей кондитерской фабрики имени Микояна. Всю войну Нина Александровна тяжко бедствовала, мазала свечкой сковородку, жарила на стеарине картофельные очистки, молча слезилась, а иной раз громко рыдала, говорила что-то интеллигентное, скрытно-умоляющее, а иной раз с площадной бранью обрушивалась на Севку. Никак не могла она приспособиться к военному быту, и соседи кое-как от жалких своих средств старались ее тянуть, кое-как поддерживали, приглашали вечером к печке погреться. Нина Александровна у печки оживала, расстегивалась, развязывалась, убирала вечную свою капельку с кончика носа, рассказывала о крепдешиновых платьях, о чебуреках на Военно-Грузинской дороге. Потом засыпала с открытым ртом.
«Михаил лежал с ногами на диване и читал свою старую записную книжку, которая неожиданно обнаружилась в ящике письменного стола. Кажется, мама за эти три года не притрагивалась к его бумагам. Михаил шевелил пальцами босых ног и улыбался. Веселое было время…»
«Иногда меня охватывает отчаяние. Иногда мне становятся противны мои любимые мыши, кролики и даже обезьянка Стелла. Видеть я не могу в такие дни свои суперфильтры и сверхсовременные термостаты…»
«Нынче у нас много говорят о кино. Возрождается "важнейшее из всех искусств". Есть мнение, что важнейшее в нынешние времена должно важнейшим образом зарабатывать деньги, бросать вызов аж самому Голливуду батюшке. В этом видится принципиальное отличие современного фильма от произведений тех времен, когда главной задачей была мефистофелевская борьба за человеческие души и парадоксальное сближение с прежним, то есть почти уже вечным в российском контексте, лозунгом "догнать и перегнать"…»
«Прощай, Ха-Ха век!» – беседы В.П. Аксенова с Ириной Барметовой.
Самый популярный писатель шестидесятых и опальный – семидесятых, эмигрант, возвращенец, автор романов, удостоенных престижных литературных премий в девяностые, прозаик, который постоянно искал новые формы, друг своих друзей и любящий сын… Василий Аксенов писал письма друзьям и родным с тем же литературным блеском и абсолютной внутренней свободой, как и свою прозу. Извлеченная из американского архива и хранящаяся теперь в «Доме русского зарубежья» переписка охватывает период с конца сороковых до начала девяностых годов. Здесь и диалог с матерью – Евгенией Гинзбург, и письма друзьям – Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру, Булату Окуджаве и Фазилю Искандеру, Анатолию Гладилину, Иосифу Бродскому, Евгению Попову, Михаилу Рощину…
Книга иллюстрирована редкими фотографиями.
Рассказы из нового сборника «Малая Пречистая», как и большинство других книг Василия Ивановича Аксёнова («Оспожинки», «Время ноль», «Десять посещений моей возлюбленной»), погружают читателя в мир далёкой сибирской Ялани. Действие рассказов зачастую не совпадает по времени, но все они связаны между собой местом действия и сквозными персонажами, благодаря чему книга обретает черты единого повествования, с которым не хочется расставаться даже после того, как перевёрнута последняя страница.