Возмутитель спокойствия

В эту книгу вошел один из самых знаменитых романов Василия Аксенова, впервые увидевший свет в самиздате. Тогда и подумать было нельзя о том, что такая смелая выдумка автора – независимый Крым – практически станет реальностью. В 1981 году роман вышел в Америке, позже печатался в России, но с основательными купюрами и исправлениями.

Блистательная, искрометная, ни на что не похожая, проза Василия Аксенова ворвалась в нашу жизнь шестидесятых годов (прошлого уже века!) как порыв свежего ветра. Номера «Юности», где печатались «Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины из Марокко», зачитывались до дыр. Его молодые герои, «звездные мальчики», веселые, романтичные, пытались жить свободно, общались на своем языке, сленге, как говорили тогда, стебе, как бы мы сказали теперь. Вот тогда и создавался «фирменный» аксеновский стиль, сделавший писателя знаменитым.

Пусть и нынешний читатель откроет для себя мир раннего Аксенова и его героев, по сути так похожих на нынешних молодых людей.

Роман «К „последнему морю“» В. Г. Яна (Янчевецкого) – третье заключительное произведение трилогии «Нашествие монголов», рассказывающее о том, как «теоретические доктрины» Батыя о новых завоеваниях на европейском континенте – выход к берегам «последнего моря», превращаются в реальную подготовку к походам татаро-монгольских полчищ сначала в среднее Поднепровье, потом на земли Польши, Моравии, Венгрии, Адриатики.

Роман «Батый», написанный в 1942 году русским советским писателем В. Г. Яном (Янчевецким) – второе произведение исторической трилогии «Нашествие монголов». Он освещающает ход борьбы внука Чингисхана – хана Батыя за подчинение себе русских земель. Перед читателем возникают картины деятельной подготовки Батыя к походам на Русь, а затем и самих походов, закончившихся захватом и разорением Рязани, Москвы, Владимира.

Борис Пастернак – второй после Бунина русский писатель, которому присудили Нобелевскую премию по литературе. Его творчество органично сочетает в себе традиции русской и мировой классики с достижениями литературы Серебряного века и авангарда. В повестях, насыщенных автобиографическими сведениями, в неоконченных произведениях обращает на себя внимание необычный ритм его фраз, словно перешедших в прозу из стихов. В статьях, заметках о поэтах и о работе переводчика автор высказывает свои эстетические взгляды, представления об искусстве, о месте творца в мире и истории. В книгу включены также драматические отрывки, представляющие читателю еще одну грань творчества Бориса Пастернака.

«Родители его были людьми простого звания и жили в бедности, но Энрико божественным даром своим приобрел неисчислимые богатства и сделался другом многих весьма высокопоставленных особ: английских пэров, немецких графов и даже тогдашнего владетельного принца Монако. И многие философы, чуждые дешевых обольщений, вступали в близость с великим певцом, стремясь разгадать тайну его необыкновенного дарования, живописцы же и скульпторы соревновались друг с другом в изображении и увековечении его прекрасной головы и лица, в чертах которого явственно виделась печать избранничества…»

Грин в своей последней законченной книге занят не столько автобиографией, сколько анализом самого типа формирующейся творческой личности романтика.

«Вся “Автобиографическая повесть” построена на контрасте между “идеальными”, романтическими представлениями о жизни и её суровыми реальными картинами, которые изображаются с натуралистической беспощадностью…»

«Клыч распечатал маленькое треугольное письмо полевой почты. Это не от брата, нет. Не его почерк… Клыч повернул листок, чтобы увидеть подпись. Их было несколько. Ясно, что-то случилось с братом. Это пишут товарищи. Сегодня Клыч собрался идти в аул к матери. А если в письме известие о смерти Берды? Нет, лучше не читать письма…»

– Самих бы вас хворостиной! – кричит Катенька и мечтает дальше.

«Венчаться можно со всяким, это ерунда, – лишь бы была блестящая партия. Вот, например, есть инженеры, которые воруют. Это очень блестящая партия. Потом, еще можно выйти за генерала. Да мало ли за кого! Но интересно совсем не это. Интересно, с кем будешь мужу изменять. „Генеральша-графиня Катерина Ивановна дома?“ – и входит „он“, в белом кителе, вроде Середенкина, только, конечно, гораздо красивее и носом не фыркает. „Извините, я дома, но принять вас не могу, потому что я другому отдана и буду век ему верна“. Он побледнел, как мрамор, только глаза его дивно сверкают… Едва дыша, он берет ее за руку и говорит…»

Роман «Чингизхан» В. Г. Яна (Янчевецкого) – первое произведение трилогии «Нашествие монголов». Это яркое историческое произведение, удостоенное Государственной премии СССР, раскрывающее перед читателем само становление экспансионистской программы ордынского правителя, показывающее сложную подготовку хана-завоевателя к решающим схваткам с одним из зрелых феодальных организмов Средней Азии – Хорезмом, создающее широкую картину захвата и разорения Хорезмийского государства полчищами Чингиз-хана. Автор показывает, что погрязшие в политических интригах правящие круги Хорезма оказались неспособными сдержать натиск Чингиз-хана, а народные массы, лишенные опытного руководства, также не смогли (хотя и пытались) оказать активного противодействия завоевателям.

«Школьники вошли в маленькую комнату, в которой лежал их больной товарищ. Он уже поправился, но врач велел ему провести в постели еще денек-другой. – Рассаживайтесь! – сказал хозяин комнаты. Тут же он рассмеялся. Рассмеялись и гости. Рассаживаться было не на чем. Вся обстановка комнаты состояла из кровати, стула, ночного столика и комода…»

«На скамье сидела компания: девушка, молодой человек и некий ученый старик. Было летнее утро. Над ними стояло могучее дерево с дуплом. Из дупла легко веяло затхлостью. Старик вспомнил детские проникновения в погреб. Молодой человек сказал: – Я сегодня свободный весь день…»

«Очарованный принц» – это продолжение полюбившейся читателям всех возрастов книги о мудрено и острослове Ходже Насреддине. Она рассказывает о приключениях героя в горах Ферганы и в Коканде. Насреддин по-прежнему верен себе: он борется со злом, помогает слабым и беззащитным, восстанавливает справедливость. Из беззаботного весельчака наш герой превратился в умудренного житейским опытом философа, который умеет высмеять глупость и всегда придумает дерзкий и хитроумный план, чтобы наказать жадность и порок.

«… Когда моряка Никулина, бывшего шахтера из Донбасса, доставили в госпиталь, дежурный врач безнадежно сказал:

– Двое суток – больше не вытянет. Удивляюсь, как его довезли.

Моряк и в самом деле был очень плох. Весь изрешеченный пулями и осколками, он даже не стонал, лицо покрывала синеватая бледность, так хорошо знакомая врачам. Позвали Сергея Дмитриевича. И здесь, над распростертым, почти бездыханным Никулиным, начался у него с дежурным врачом спор, перешедший даже в легкую ссору.

– А я вам говорю – выживет! – горячился Сергей Дмитриевич. – Вы на грудь посмотрите, на бицепсы! Если такие у нас помирать будут – куда мы с вами годимся? На камбуз нас, картошку чистить!

– Но такая потеря крови! – говорил дежурный врач. – Пробито легкое. Он безнадежен.

– Я запрещаю вам произносить это слово. В моем госпитале врачи должны верить. Врач без фанатической веры в медицину – это, извините, не врач, а холодный сапожник!

– Я просил бы… – обиделся дежурный и, выпрямившись, застегнул верхнюю пуговицу своего халата.

– Довольно! – строго начальственно прервал его Сергей Дмитриевич, выпрямившись, в свою очередь. …»

«… – Ваш рапорт не обрадовал меня, товарищ Ходжаев, – сказал начальник (он был памирец и заметно растягивал окончания слов) – Стыдно, товарищ Ходжаев, весьма даже стыдно! Ваши рапорты похожи один на другой, как горькие листья тополя. Когда же вы, наконец, пришлете мне виноградный листок?

Выговор начался неторопливый и чрезвычайно вежливый. Подкараулив паузу, Садык попросил слова для объяснения.

– Товарищ начальник, – сказал он, волнуясь, – в нашем кишлаке девяносто пять женщин, и все закрыты, – как могу я узнать под паранджой девяносто шестую? На базаре мы покупаем лепешки из одной корзины, мы встречаемся в переулках – и я уступаю дорогу. Когда я иду по улице, то все видят меня издалека, а я, как слепой, ничего не вижу под черными сетками! Вы знаете меня, товарищ начальник, я был рядом с вами во многих боях, но что я могу сделать…»

«…отец умер осенью, когда собирали хлопок, через месяц умерла мать. Зиму Нур-Эддин жил у соседей; в апреле из Ура-Тюбе приехал дальний родственник, знаменитый на всю Фергану художник Усто Сулейман и взял сироту к себе в ученики.

– Тебе посчастливилось, Нур-Эддин, – говорили соседи. – Будь внимательным и послушным. Когда ты окончишь учение, все будут уважать тебя так же, как уважают сейчас мастера Сулеймана, ты будешь носить такой же красивый халат и такую же тонкую чалму.

Усто Сулейман оказался добрым и приветливым стариком. Семьи у него не было. Нур-Эддина он считал сыном. Вдвоем ездили они из кишлака в кишлак, из города в город – всюду, куда приглашали мастера подновить роспись в мечети.

Однажды весной они работали в Шейх-Мазаре. Близилось двухсотлетие со дня смерти великого шейха Раббани, мастеру Сулейману поручили заново расписать мечеть, в которой был похоронен святой. Нур-Эддин растирал краски и мыл кисти, а Сулейман, стоя на подмостках, мудро поучал его.

– Вот эту краску, – говорил он, – привозят из Индии. Если добавить к ней немного уксуса, она становится яркой и прозрачной, как рубин, и не тускнеет даже через пятьсот лет… »

«… – Позвольте, позвольте! Кого другого? Кого? – слышала она, и хотелось ей зажать уши. И вдруг Чижов закричал: – Озерова, помощника?… Озерова? Да?..

Он обозлил Клавдию этим выкриком. Она остановилась, бледная, сказала коротко:

– Да!

Чижов подступил к ней вплотную. Были еще какие-то слова; совсем близко увидела она перекосившееся лицо Чижова, глаза, блеск зубов. Она отступила. Подломились в коленях ноги. Чижов с налету опрокинул ее на скамейку. Руки его шарили. Клавдия отбивалась молча, отчаянно, ломая ногти. Руки Чижова окостенели, не разжимались. Клавдии удалось повернуться, и, откидывая голову, она несколько раз сильно и резко ударила его назад затылком, рванулась, отбежала за дерево. Все произошло в одну секунду. Медленно трезвея, Чижов достал из кармана платок, приложил к разбитому носу.

Клавдия спросила вызывающе, с веселой злобой:

– Что? Получил? Хорошо!..

На всякий случай она подняла булыжник, если опять сунется. …»

«… Наконец Устинья вышла.

Накинув крючок, доктор быстро разделся и лег.

– Черт знает что! – шепотом говорил он и не мог уснуть, томимый грешными мыслями. Он знал, что может пройти через приемную в ее комнату и не встретит отказа. Очень ясно он представил себе, как прыгнет в приемной зыбкая половица и затаенно звякнут склянки с медикаментами. – Черт знает что! – повторил он, ворочаясь на койке.

Зря сболтнула у колодца Устинья. Не жил с ней доктор и даже не лез. Сначала это казалось ей странным, потом обидным. Доктор нравился ей, иногда она ловила его воровские горячие взгляды, но были они такими короткими, что Устинья даже не успевала ответить на них улыбкой. Наступал вечер, доктор запирал дверь и оставался один в комнате. Ни разу не попытался он задержать Устинью, наоборот, выпроваживал ее поскорей. Ночью она плакала, но о своей обиде никому не говорила – из гордости.

А доктор сдерживался по двум причинам. …»

Драматургическая дилогия Виктора Витковича и Леонида Соловьева «Здравствуй, Ходжа Насреддин» включает пьесы «Веселый грешник» и «Очарованный принц». Их герой, известный персонаж восточных легенд Ходжа Насреддин – защитник бедняков и достойный противник хитроумных мошенников «с положением». Первая часть дилогии отличается остроумием, добрым и жизнерадостным настроением, вторая написана в несколько ином, более философском стиле.

«… Банкомет – суфлер, тощий, чистенький старичок с лисьей бородкой хвостиком, – покорно встал и закрыл лицо ладонями, так что высовывался только самый кончик носа.

– Если не ошибаюсь, я шел по банку? – спросил рыжий.

Старичок ответил глухо, из-под ладоней:

– Точно так. Ребром не бить.

– Я приступаю, – серьезно сказал рыжий.

Остальные в безмолвии наблюдали. Рыжий прицелился и картами щелкнул старичка по носу.

– Ребром не бить! – дернувшись, закричал старичок. На пятнадцатом ударе его нос покраснел и взмок.

Рыжий, наслаждаясь, продолжал хлестать резкими отрывистыми движениями, «с оттяжкой».

Когда экзекуция закончилась, старичок, зажав распухший нос платком, отошел. Ему было, видимо, очень больно – слезы выступили. Он сказал:

– Нет, господин Логинов, с вами играть невозможно. Вы бьете ребром да еще норовите ногтем задеть. Вредный вы человек, господин Логинов! …»

V век н.э. Римские легионы покидают свои владения на туманных островах старой Британии. Во времена, когда мудрый Мерлин был ещё молодым, а легендарный король Артур ещё не родился, их отцы – легионеры ушедшего мира, на весах которого олово идет в цену золота, а жизнь не стоит и пары монет.К чему приведет борьба за богатейшую оловянную шахту в сердце острова? Как связаны истории полумифических братьев Утера и Амброзия и их противника Вортигерна? И чем окончится война между законами древнего Рима и новым веком варварских королевств?Первая книга цикла «Пыль Авалона».

Кто такой Матвей Филиппович? Герой, трус или обычный человек? Много ли у него было шансов что-то исправить или он всегда шел по накатанной ? Трус умирает миллион раз, а герой ? Чтоб найти ответы на все эти вопросы нужно обратиться к первоисточнику – узнать что об этом думает сам автор.

С девушкой по имени Настя начинают происходить странные и не объяснимые вещи, как появление и исчезновение людей, переход в другой и не знакомый мир, и общение с мертвыми. В день, когда начались непонятные события, Настя получает письмо от своей тети Ани Ярловой в котором сообщает, что ее нет в живых и просит найти дядю Павлика, который поведал ей об особенностях их семьи.Аня посылает письмо не только своей племяннице, но и всем членам семьи в которых просит найти ее дневник, но дневник ищут не только Ярловы…Натянутые отношения и тайны еще больше разобщают семью Ярловых, которым грозит опасность…

Учёный-археолог занят поисками Итиля, разрушенного в Х веке победителем хазар князем Святославом Игоревичем. В руках историка оказывается документ, с помощью которого ему удаётся обнаружить спрятанную последним правителем Хазарского каганата казну. Вокруг найденного клада разгораются нешуточные страсти…

В любом бою, даже самом малом, пулемет и пулеметчики являются главными фигурами, которые противник стремится уничтожить в первую очередь, по пулеметным точкам бьет все, что способно стрелять: пушки, минометы, танки, даже вызывают порой воздушную подмогу, и тогда прилетают «мессеры» и швыряют бомбы, иногда швыряют очень точно. Все это пришлось испытать на себе первому номеру расчета станкового пулемета «максим» Куликову, которого в дивизии ласково и уважительно называли «Вася-пулеметчик»…

Новые произведения признанного мастера отечественной военно-приключенческой литературы, лауреата Государственной премии Российской Федерации им. Г.К. Жукова, литературной премии «Во славу Отечества» и многих других.

Трое друзей Григорий, Андрей и Анатолий, живут в селе в послевоенное время. Они потихоньку живут видят как другие односельчане во главе с председателем восстанавливают разрушенную деревню. Этот период одновременно и светлый и тяжелый в том плане что тогда люди работали за трудодни, и надеялись на светлые и радостные перспективы которые обязательно должны были сбыться, чтобы дети Григория, Андрея и Анатолия с детства уже жили лучше чем они!

Знакомя читателя с легендарным рейдовым тральщиком «Антилопа», автор открывает пространственно-временной портал, объединив три рассказа-эпизода, так или иначе связанных с Минной гаванью, воедино. Каждый выхваченный во времени диалог и созданная атмосфера реальности конца восьмидесятых прошлого века погружают читателя в атмосферу тех лет. Рассуждения на социальные, философские, психологические темы вкупе с забавными приключениями и морально-этическими дилеммами вчерашних курсантов военно-морских училищ наталкивают читателя на серьезные мысли о прошлом, настоящем и будущем. Повесть задумана, как связующая нить между двумя сборниками рассказов «Привет, Питония!» и «Антилопа», между двумя эпохами, существенно разделённых пространством и совсем незначительно временем. Кто знает, может быть, прочитав эту забытую морскую небылицу восьмидесятых, кому-то удастся найти ответы и на свои собственные не отвеченные до сих пор вопросы.

Отряд русов возвращается домой после войны в Закавказье и проездом оказывается в Константинополе, где получает заманчивое предложение всем скопом поступить в гвардию императора ромеев. Многие в отряде соглашаются, но вскоре начинают тосковать – родина манит. Меж тем умирает император Михаил, в схватке за трон побеждает новый супруг престарелой императрицы Зои – Константин Мономах, а гвардейцы-русы становятся жертвами этой недолгой смуты и оказываются в тюрьме. По счастью, им удастся бежать и добраться до дома, но судьба снова приводит их к Константинополю – в рядах войска, собранного князем Владимиром Ярославином.

Таков сюжет нового романа Олега Яковлева, где показаны весьма запутанные отношения между Русью и Ромейской державой в первой половине XI века.

Рассказ, основанный на реальных событиях, о сержанте Баке и его товарищах, о разных судьбах и о подвигах ради Родины.

Её имя окутано скандалами.Её обвиняли в распутстве, кровосмешении, рождении внебрачных детей от самых близких родственников.У кошки девять жизней, Лукреции Борджиа судьба подарила две.И письма, дневники современников рисуют нам совсем другой образ второй жизни – не распутной дочери Папы, а прекрасной и умной герцогини Феррары.Кто вы на самом деле, Лукреция Борджиа?В этой книге нет ни слова вымысла, только исторические факты.Она о любви и ревности, о соперничестве двух самых блестящих женщин Ренессанса, о рецептах красоты и гастрономии Эпохи Возрождения, о маленьких секретах итальянских герцогств и маркизатов.В жизни человека, как и в природе, несколько сезонов.За бурной и страстной весной, жарким и ярким летом однажды приходит осень. Время колокольных звонов в тумане, монотонных дождей, стучащих по черепичным крышам.Что может быть романтичнее осени!Осень Борджиа…