Итак, в перерывах между шахматами, котятами и уроками, между зеркалом и апельсинами новая «Алиса» обретала хорошо всем известную теперь форму. Шахматные задачи были проработаны в сюжете довольно точно, однако фабула и ходы фигур настолько сплетены и перетекают друг в друга, что Тот, Кто Не Умеет Играть в Шахматы, даже не поймет, что его лишили большей части удовольствия.
Элеонора Грэм, предисловие к «Алисе в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла
Когда до круга света оставалось не больше пятидесяти ярдов, он споткнулся об остатки изгороди: его тяжелый башмак зацепился за нижний ряд колючей проволоки, которому каким-то образом удалось пережить двух своих верхних собратьев, устояв перед временем, погодой и шаставшими здесь туда-сюда дикими животными. Проклятая колючка словно нарочно ждала удобного момента, чтобы уцепить его. Он упал, покатился по земле и замер. Вставай, подумал он, вставай, чтоб тебя. К поту, заливавшему его лицо, добавилась новая жидкость, и на ощупь она оказалась более липкой. Впрочем, царапины его не волновали. Так он, во всяком случае, себя убеждал; то же самое относилось к ушибам. Шатаясь, он поднялся на ноги и медленно, но верно захромал по прерии дальше. Забудь свое чертово тело, плевать, что оно болит, – беги!
Как холодно, думал он, как чертовски холодно, даже для весны. Земля почти заледенела. Если бы я не бежал, я бы замерз без куртки. Хотя, если бы я не бежал, мне не нужна была бы куртка. Беги!
Добежав до границы светлого круга, он прыгнул. После всего пережитого он и не надеялся на то, что удастся прыгнуть так высоко, как раньше. Офигеть, подумал он, когда его тело врезалось в ограду из проволочной сетки, просто офигеть. Стальных шипов, впивавшихся ему в ладони, он не замечал. Он вообще не ощущал ничего, кроме надежды.
Он медленно подтянулся и сжался в тугой клубок. Рукам было непросто удержать тело на расстоянии от колючей проволоки, но он решил, что они справятся, и те справились. Помнится, на зачетном занятии, когда он был полон сил и ему не грозило ничего страшнее плохой отметки, он одолевал такую изгородь за девять секунд. По части преодоления препятствий он считался самым сильным в их группе. В эту ночь у него ушло не меньше двадцати секунд только на то, чтобы накопить силы для рывка, который позволил бы его рукам зацепиться за верхнюю перекладину. И хватило этого рывка только на то, чтобы схватиться за третий ряд колючей проволоки. Но все же ему удалось удержаться – несмотря на шипы, несмотря на скользкие от крови руки. Еще рывок – и он перебросил тело через верх изгороди и рухнул с высоты десяти футов на землю, приземлившись с изяществом старого бельевого мешка. Когда-то инструктор по физподготовке заставлял его снова и снова оттачивать приземление как в парашютном спорте: ноги вместе, чуть согнуты, касание носками – и перекатываться, перекатываться! Однако его инструкторы сейчас спали в уюте и безопасности, и от него их отделяло множество колючих изгородей.
Он не знал, как долго пролежал так. Кажется, прошло около пяти минут. На самом же деле – меньше одной, просто он утратил чувство времени. Осталось только два состояния: бег и то, что после бега. Сейчас было то, что после бега. Он пополз дальше.
Он приближался к центру ярко освещенного круга. Прожектора слепили глаза, в какую бы сторону он ни смотрел. Однако, прищурившись, он смог разглядеть четыре стальные туши, по одной на каждую сторону света. Он подполз к еще одному металлическому колпаку, торчавшему из земли в четырех футах от бетонной плиты, которая, в свою очередь, размещалась почти в центре ярко освещенного круга.
Тридцать секунд у него ушло на то, чтобы подняться на ноги у вентиляционной шахты, и еще тридцать секунд на то, чтобы восстановить равновесие после этого. Потом он начал медленно колотить окровавленными руками по прохладной алюминиевой обшивке шахты.